Днем хочется думать весело, по-русски: авось, кривая вывезет, небось, жизнь наладится.

Но не дай Бог приехать сюда с закатом солнца.

Ты стоишь на железнодорожном виадуке и с его высоты видишь, как усыхает Забайкалье, словно ноги паралитика. В городе почти не светятся окна. Перед тобой гигантские темные зияющие дыры - кварталы брошенных домов. И редкие огни догорают, словно угли в костре.

А утром - бац! - снова солнце, снова надежда. Снова жизнь….

За нами следят

Тут Гусейнов решил, что у меня депрессия. Что я стар, устал и гундю. Что - подумаешь, Забайкалье! И здесь люди живут…

Кстати, этот декаденствующий художник заметно повеселел. У него – азарт. Витя решил, что за нами следят. Ему об этом сообщили железнодорожники станции Хилок.

- Насчет вас телефонограмма поступила, – сказала начальница вокзала. - Вся дорога о вас знает.

А потом Гусейнов нашел еще одно доказательство. На перроне стоял ряд новеньких скамеек и урн. Местные говорят, что вчера их не было.

- Для нас поставили! – убеждал меня, себя и весь вагон Виктор.

Его так распирало от гордости, что было больно смотреть. Впрочем, я тоже счастлив, если мы чуть помогли Хилку.

Вагоны в Забайкалье изменились. Теперь это был один плацкартный, пристегнутый к электровозу. Неожиданно сменился и вид за окном – минус 20, но снег почти исчез и пейзажи с сопками вдруг расцвели теплыми красками. Весна. Казалось, мы потерялись во времени. Родной вагон стоит на месте, а планета бешено крутится под нами и мимо нас несутся города, люди, времена года…

(Гусейнов на меня смотрит с сомнением. Спокойно, Вить)

Изменились и люди. Точнее, их говор.

- Вы москвичи, – смеется девушка-попутчица. - Я сразу узнала! Вы там в Москве поете.

-То есть?

- Когда говорите, вы поете гласные. А мы в Чите просто говорим. Правда последние слоги «глотам», – смеется. - Вот слушайте: «Снег кружит, летат и пададат и всяко разно заметат».

- Круто! – заворожено сказали мы. - А еще?

И девушка прочитала еще один стих, от которого мы долго улыбались.

Так, читая стихи, мы въехали в Читу.

- Что-то мне это напоминает, – проворчал Гусейнов. – Едем без жен. По каторжному тракту. Целый месяц. Куда-то в Сибирь. И еще стихи эти… Декабристы, блин.

Борьба за справедливость

Чита неожиданно встретила нас шикарным кафедральным собором Казанской Божьей Матери на привокзальной площади. Причем таким масштабным, что я забеспокоился за город. Приметил странное правило – чем хуже на Руси живут люди, тем больше в утешение им строят церквей. Но Чита, на первый взгляд, выглядела, как и положено столице края, – благополучно. Широкие площади. Проспекты. Опять-таки свежая часовня стоит на горе вместо привычного горожанам символа Читы – оленя.

И памятники декабристам…

Интересно, думали ли революционеры, которых пригнали сюда в кандалах умирать, что их именами назовут улицы, поставят памятники. Что храм, где днями напролет молились их жены, станет церковью Декабристов. Думали ли, что их история о преступлении перед государством российским станет символом верности, которой здесь тоже поставят памятник.

Причем страшная цена верности - вот, у ограды: могила дочери декабриста Марии Волконской...

- Конечно, они знали, – считает Гусейнов.

Гусейнов говорит, что, если человек до конца борется за справедливость, то истории он не по зубам.

Нас в музей привела читательница, коренная читинка Валентина. Она долго смотрела, как два странных, обросших москвича с метафизической электрички «Москва-Владивосток» бродят по музею и рассуждают о середине XIX века.

И покачала головой.

- Ну, если вы о борьбе за справедливость, тогда у нас полгорода декабристы, – говорит. - А толку-то!

Терпеливый край

Столица Забайкалья оказалась поражена той же самой заразой, что и ее городки. Промышленность и тут старательно уничтожена.

Власти было посопротивлялись, попытались было спасти вторую в стране (после Ивановской) текстильную фабрику. Но и ее добил даже не случай. А наше родное раздолбайство. Сначала в самые морозы за долги отключили отопление. Потом – после оплаты - включили. И замерзшие батареи звонко лопнули, затопив несчастный флагман советского текстиля окончательно. И долго потом в Италию вывозили со складов отличную читинскую ткань, производство которой убили странные русские…

Или передовой советский завод холодильных установок, поставлявший продукцию в Японию, тоже долго упирался, не хотел умирать. Даже опустился до производства замков для гаражей. Но врешь – не уйдешь! В его цехах теперь торговый центр.

И вот еще крохотная деталь к этой картинке – все более-менее значительные предприятия выкачивают из забайкальской земли лес, уголь, золото, отправляют их в Китай, а последнее – в Москву. И зарегистрированы эти фирмы или в Москве, или во Владивостоке (а, значит, налоги и прибыль из нищего Забайкалья поступают в тихие столичные кабинеты и на иностранные счета).

А в Забайкальском крае в это время многомесячные задержки зарплат учителям и сверстанный бюджет-2017 на 11 месяцев. На 12-й у российской казны не хватило денег.

И, хотя у местных еще много терпения, а самые нетерпеливые (около полумиллиона человек) просто покинули край, именно здесь, в Чите, люди много думают о справедливости. И по-своему, по-читински, уважают декабристов.

Думаю, поэтому здесь два года назад и состоялся громкий митинг протеста против отмены электричек. Который Москва предпочла услышать…