Дом-коммуна как машина для жилья: Студентов предлагали окуривать сонным газом и содержать в каморках

Дом-коммуна на улице Орджоникидзе в Москве — всемирно известный дом с крышей, похожей на зубчатую пилу, был самым жестоким жилищным экспериментом советской России. До экскурсии я слышал про дом одни страсти. Например, что люди там обитали в стеклянных спальных кабинах и на ночь нежно усыплялись сонным газом.

Возможностью увидеть воочию, как оно на самом деле, я, конечно, воспользовался, и даже цена в 1,5 тысячи рублей не отпугнула. 

Провожатый по Дому-коммуне — историк архитектуры Ксения Григорьева. Милейшая девушка, фанатка железобетона и конструктивизма. У нее синий снуд на шее, микрофон у рта, и она уверена, что конструктивизм — это круто и его нужно спасать, потому что «это самый хрупкий пласт истории в Москве. После модернизма, конечно».  

Фрагмент экскурсии.
Видео: Сергей СЕЛЕДКИН

Я знаю тех, кто бы поспорил с этим утверждением и сказал бы, что от хорошей архитектуры остаются живописные руины, а от зданий конструктивизма — только груда строительного мусора. Такой грудой мусора и был Дом-коммуна еще несколько лет назад, пока его не взялись реставрировать. Однако факт остается — это одно из самых известных сооружений минувшей эпохи. По крайней мере, его изучают студенты всех архитектурных вузов по всему миру. 

Дом-коммуна был построен в 1929-1930 годах для студентов Текстильного института по проекту архитектора Ивана Николаева. В его основе лежала утопическая и завиральная идея полностью «обобществить» быт и сделать общагу «конвейером для жизни». 

В газетах прежних времен сохранились статьи с выкладками архитектора о том, как должен существовать «дом будущего». Жизнь студента Николаев расписал поминутно и до мельчайших подробностей, вплоть до цвета трусиков и маечек.

Хороший план, товарищ архитектор

План, предложенный архитектором, был таким.

1. Утром звонит пробуждающий звонок.

2. Студент, одетый в простую холщовую пижаму, трусики, спускается для занятий в зал физкультуры или поднимается на плоскую кровлю для утренней гимнастики. 

3. Пока студента нет, закрытая ночная кабина, в которой он спал, подвергается энергичному продуванию в течение дня. 

4. После зарядки студент направляется в гардеробный корпус за одеждой и нижним бельем. Здесь же находится ряд душевых кабин, где можно принять душ. 

5. После быстрого завтрака в столовой учащийся идет на занятия, после которых участвует в самодеятельности и других коллективных активностях. 

6. Вечерний звонок, собирающий всех на прогулке, заканчивает день. Далее студент идет в гардеробную, берет из шкафа ночной костюм, оставляет платье с нижним бельем в шкафу, возвращается в своей отсек.

Что важно. Например, то, что студенческие комнаты названы «кабинами». Они крохотные, меньше шести квадратных метров площадью. Согласно выкладкам архитектора, влезать туда должны 2 койки, 2 венских табурета, бетонный подоконник и все. Проносить в кабинку что-нибудь, даже зубную щетку — категорически воспрещается. В течение дня возвращаться в каморку запрещено. Вся жизнь студента посвящена общему труду на благо светлого будущего. Чтобы сон был крепок и глубок, Николаев предлагает в течение дня вентилировать кабину и использовать усыпляющие добавки.

No comment.  

Утопические идеи из жизни марсиан

Когда я слушал про Дом-коммуну, вспоминал проект марсианской жизни от утописта Александра Богданова. Сегодня его имя подзабыто. А меж тем, это был любимый писатель Ленина и исследователь омолаживающих свойств крови. (Именно Богданов придумал модную сегодня процедуру переливать пожилым гражданам кровь юнцов). Впрочем, речь не о крови, а о романе «Красная звезда». Еще в начале 20 века Богданов выпустил роман-утопию, живописующий прекрасный и прогрессивный быт на Марсе.

Марсиане трудятся за бесплатно и добровольно. Ведь, согласно идее писателя, труд — это главная потребность живого существа. Во главе всего стоит статистическое учреждение, которое ведет учет, в какую отрасль и сколько работников нужно.

В утопическом богдановском государстве все общее. Личность растворена в идеях коллективного «мы». На Марсе не ставят памятников людям, существуют лишь памятники великим делам. (Само собой, ведь для того, чтобы человек создал что-то выдающееся, должны потрудиться все марсиане).

Искусства там тоже нет. Вернее, оно максимально функционально и полезно. А что касается детей, то дабы не отвлекать родителей от труда на благо цивилизации, дети пребывают круглосуточно в специальных яслях. 

В общем, Дом-коммуна — это идеальный марсианский дом. Совпадает все. Жизнь студента, обитавшего здесь, с утра до ночи подчинена общим задачам. Ничего личного нет. Семьи не существует. (Да и откуда ей взяться, если двери в клетушках-комнатах архитектор сделал стеклянными, мол, нам от своих товарищей скрывать нечего). Дети не возбраняются, но тут же изолируются в специально устроенный в здании детсад.

А что касается искусства, то в здании и так все максимально функционально: красивого в нем мало, зато все для пользы дела.

Сегодня очень популярен жанр антиутопия. Насмотревшись, например «Миров дикого запада» или «Рассказов служанки», каждый понимает, к чему приводит ситуация, когда человек не принадлежит сам себе, а жизнь его подчинена благу некоего «мы». Но в начале двадцатого века богдановские идеи казались настолько прекрасными и привлекательными, что — меня это поразило больше всего — построить Дом-коммуну студенты просили архитектора сами, написав коллективное письмо!

А куда смотрели СМИ. Ругали ли они Дом-коммуну? Ругали. Но не за план издевательства над людьми. Журналист Михаил Кольцов в критическом фельетоне пенял архитектору на «похищение  у промышленного строительства самых дефицитных материалов». «Ради вашего архитектурного франтовства — колбасооборазного окна — железа и цемента потрачено столько, сколько нужно, чтобы устроить не 15, а 25 тысяч студентов!» — негодовал журналист.

Избушка на курьих ножках, колбасообразное окно и другие принципы Ле Корбюзье

Здание имеет трехчастное деление. Есть вытянутый длинный спальный корпус. К нему примыкает санитарный блок и общественный корпус дневного пребывания. Подразумевалось, что люди циркулируют здесь непрерывно, и пустующим остается только спальный корпус, где весь день очищают и кварцуют кабины для сна.

Понятно, что архитектор вдохновлялся не только Марсом и идеями советских утопистов. В двадцатые годы концепцию новой архитектуры сформулировал французский гуру Ле Корбюзье. Его знаменитые пять принципов стали отправными точками в работе многих зодчих по всему миру. Первый принцип мы ощутили на себе, когда пошел дождь и группа во главе с экскурсоводом спряталась… под корпусом, возвышающимся на опорах-столбах. О прелестях дома на курьих ножках первым рассказал Корбюзье. Он считал, что первый этаж неудобен для проживания: всегда кто-то норовит заглянуть в окно, здесь бывает сыро, к тому же длинное здание может загромождать проезд автомобилей. А вот столбы-опоры эту проблему прекрасно решают. Под ними хоть слона води. 

Второй принцип заключается в создании функциональной крыши-террасы. Наш архитектор и сам хотел, чтобы сверху занимались спортом студенты. Но что-то не задалось и функциональной крыша так и не стала. 

Остальные ноу-хау Корбюзье и Николаева мы смогли оценить, войдя внутрь.

Внутри утопии

Относительно недавно коммуну отреставрировали, и теперь здесь живут аспиранты института стали и сплавов. Градозащитники сильно переживали, что реставраторы нарушили замысел Ивана Николаева, например, засыпали подземный этаж, где располагался кинотеатр. Но все же многое здесь, как было. Например, зал политпросвещения (теперь это актовый зал). Свет специально не включают, чтобы мы видели лучи, спускающиеся сверху из особого стеклянного колпака. Такой колпак называется шедовый фонарь: остекленная конструкция, позволяет лучам максимально проникать в здание.

Кстати, странная зубастая крыша, похожая на пасть крокодила, проглотившего солнце, тоже обусловлена наличием этих фонарей. Зубчики хищной пасти — из стекла и ориентированы на север, так, чтобы свет максимально проникал в помещение, где, как предполагалось, студенты должны чертить и делать разную домашнюю работу.

Красота — в колоннах

Столовая в доме тех же габаритов и того же вида, что и во времена Николаева. Внимание — на тонкие и стройные колонны, врастающие в потолок. Николаев одним из первых стал использовать безбалочное перекрытие не в промышленном, а в гражданском строительстве. Потолки опираются не на балки, а на колонны, держащие на себе вес здания. Благодаря таким штукам, появилась возможность делать панорамные окна и ленточное остекление, ведь наружные стены больше не несущие и окно можно протянуть вдоль всего фасада. Колбасообразные окна воплощают четвертый принцип Корбюзье: много естественного света. А заодно и пятый: поскольку опоры расположены внутри помещений, наружные стены могут быть любой формы и из любого материала.

У студентов прошлого была лишь одна возможность уединиться: это посидеть в комнатке для занятий. Имелся целый блок расположенных одна над другой комнаток с низким потолком, где нельзя выпрямиться во весь рост. Сейчас комнатки стали чуть больше и их используют как переговорные. 

Все выше, и выше, и выше

Перебираться с этажа на этаж можно по пандусу. К безбарьерной среде это не имеет никакого отношения. Дело в том, что пандусы очень любил Ле Корбюзье и считал, что только они дают возможность совершить архитектурную прогулку внутри здания. Изначально в Доме-коммуне должен был функционировать еще и лифт-патерностер, непрерывно кочующий с этажа на этаж, как чертово колесо. Однако в свое время патерностер сделать не успели, а после реконструкции здесь появился обычный лифт.

По пандусам нам разрешили подниматься с этажа на этаж. Можно было глядеть в окна. А вот посмотреть, какими стали комнаты для студентов, нам не дали. Говорят, стали больше: 11 квадратных метров на одного человека, 17 — на двоих. Межкомнатные стенки удалось легко передвинуть, благодаря третьему принципу Корбюзье: свободной планировке. Заглянув в один из коридоров, я убедился, что двери в комнату не стеклянные, а обычные. Да и санузлы, по слухам, расположены не в санитарном блоке, а по одному на две комнаты.

Спасаем конструктивизм экскурсиями

Утопическая идея разбилась о быт. Приблизительно в том состоянии, в каком Николаев задумал свою коммуну, дом просуществовал до пятидесятых годов. Но студенты все равно постоянно нарушали правила. Сразу стали завешивать стеклянные двери газетами, понастроили полки над кроватями, приносили кастрюльки в свои норы и тайком пробирались в «номера» в течение дня.

Архитектор Всеволод Кулиш, занимавшийся реконструкцией, выяснил еще кое-что интересное. Во время реставрации строители удивлялись: почему в здании между стенами нет теплоизоляции. Точно ведь была: на стальные балки навешивали две стены, а между ними засыпали туф, мох и прочую ерунду. В конце концов по разным признакам стало понятно, что студенты курили, втыкали сигареты в стены и вся внутренняя начинка сгорела. 

Экскурсия в ужасное далеко закончилась, и мы облегченно вздохнули.

— У меня к вам миссия, — сказала Ксения на прощание. — Давайте вместе спасать наш конструктивизм. Если вас зовут на экскурсию на какой-нибудь разрушающийся конструктивистский объект, обязательно сходите. Возможно, этим вы спасете ценное здание. Например, дом Наркомфина, который недавно отремонтировали, удалось спасти благодаря экскурсиям, которые в нем проводили…

Я подумал, что это очень хитренькая и коммерческая формулировка, учитывая, что экскурсия в спасенный дом Наркомфина стоит уже три тысячи рублей. Хотя я не против спасения конструктивизма. Пущай живет и жить дает другим. Лишь бы, спасая здание, никому не пришло в голову спасти и марсианскую утопию заодно.