Король эпизода Александр Пятков: «Великий Акира Куросава мне давал прикурить и наливал коньяку»

Его по праву называют королем эпизода: более тысячи ролей и заслуженное попадание в книгу рекордов Гиннеса. Александр Пятков народный артист и по званию и по призванию. Роли небольшие, но запоминающиеся, и палитра огромная – от добродушных здоровяков, комичных неудачников до обаятельных негодяев и хитрых подлецов. На его счету даже два фильма, удостоенных «Оскара»: «Дерсу Узала» японского режиссера Акиро Куросава и «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова. В первой картине он сыграл роль командира отряда казаков – Олентьева, а во второй – баяниста на свадьбе. В эпизоде нет времени на раскачку, только стопроцентное попадание в типаж и характер. Этим и славится гость программы «Мой герой» на ТВЦ – актер, исполнитель романсов, патриотических и народных песен, президент фонда «Илья Муромец», народный артист России – Александр Пятков.

Нам удалось «подслушать», о чем актер Пятков рассказал писательнице и телеведущей Татьяне Устиновой.

— Александр Александрович, Вас любят не только зрители, но и режиссеры тоже.

— Во-первых, надо признать, что любой актер — это человек избранный, кем-то. Избран, во-первых, тем, что родился вообще на планете Земля, это уже тоже большой подарок.  Другое дело, что прекрасные родители, друзья, учителя, которые дали тебе дорогу в жизнь, и, конечно, режиссеры, которые тебя выбирают и тебя отправляют на этот путь. Поскольку мой крестный отец – это Акиро Куросава «Дерсу Узала», он определил мой путь жизни. Король эпизода, а почему? Мои друзья говорили: «Вот мы будем играть Гамлета, Отелло, Ромео», — и так просидели всю жизнь, и она прошла мимо них. Не жизнь проходит мимо нас, а мы проходим мимо жизни. Мама мне сказала: «Бей галку, бей ворону. Руку набьёшь – сокола убьёшь! Тогда не отказывайся ни от чего».

— Вы совершенно справедливо сказали, что все начинается с родителей и учителей. Вот у вас кто родители, в какой семье вы родились?

— Мама была главным врачом совхоза на границе с Финляндией, город Сортавала. А папа служил в 23 заставе и там влюбился в маму, и я был зачат на границе между Советским Союзом и Финляндией, рядом с Валаамом. Бабушка моя – украинка, которая жила в Киеве, Полтаве и Бердичеве, и мой двоюродный дед, по бабушке, — великий украинский актер – Амвросий Бучма, которого вы помните по фильмам: «Подвиг разведчика», «Щорс» и многим другим. Это – легенда. А отец – сибиряк, это Сибирь за мной стоит вся. Стоит мой дед Матвей, который 115 лет был приписной казак Красноярского казачьего полка, мой дед Костя, который учил меня с детства ездить на конях, косить, с шашкой ходить среди крапивы. 

— А в Сибири дедушки и бабушки оставались, и вы ездили?

— Меня просто сослали в Сибирь из Москвы. Отец служил на Лубянке.  Я был под таким «специальным» контролем – папа приезжал вечером на черной машине.  Утром он вставал, под подушкой лежал пистолет ТТ, в который я играл, папа вытаскивал обойму. Ну а потом меня в Сибирь к деду на воспитание, нужно была копать, сеять. Мне было: 6, 7, 8. В 12 лет меня дед швырял на коня, мы потом шли за плугом. Восходит солнце, и , как Микула Селянинович, я восседаю на этой лошади. Такая борона, дед идёт, потом плуг такой огромный, и лошадь – Махорка, здоровая такая. И потом у него были другие лошади… Потом, когда мы приехали с «Дерсу Узала», три дня шла гулянка в деревне. Какие они талантливые, какие они поют песни, какие присказки, какие сказания, какие там артисты – этот народ он такой талантливый. Я просто из народа. И это даёт силы. 

— Отличалось ли Московское детство от детства Сибирского? Ведь в Москве – дворы, мальчишки, а тут — папа присматривает, на Волге который приезжает, не разрешает озорничать.

— Нет, как раз, разрешал. Мы лазали, играли в лапту, дрались,  по крышам голубей гоняли. Был, например, Огурец, я бил Огурца, так называли одного парня Славку , потом выходил его отец – бил меня, а потом выходил мой отец и бил отца Огурца, и на этом заканчивалась эта вся игра. Причем во дворах тоже была чудеснейшая жизнь, потому что мы строили какие-то сараи, взрывали какой-то карбид, потом торговали, тряпье возили, пугачи брали. В общем – что только мы не делали, это тоже была интереснейшая жизнь совершенно.

— А в школе почему вы были «звездой»?

— В школе, во время перемены предлагали бороться класс на класс, и меня все время выставляли поединщиком – первым, то есть из того класса выходил кто-то, и я.

— Вам нравилось быть в центре внимания?

— Вы знаете, мне казалось, что всегда нужно все делать лучше всех: если драться, то лучше всех, если бежать, то лучше всех, если пить, то лучше всех, играть – лучше всех. То есть стремление это, оно, может, и неправильное, но, с другой стороны, по-другому просто быть не могло.

— А в семье это как-то поощрялось?

— Вообще вот это поведение такое, оно не очень приветствовалось.  Такая яркость, независимость, и такое стремление к чему-то, многие могли не понимать этого. И за это в жизни потом получать много пришлось, потому что ты должен быть похож на всех, быть такой же, как все. Потом это пришлось, как раз, на театральное училище, когда я боролся за свободу, то есть всегда быть самим собой.

— А театральное училище откуда взялось?

— Сложилось так, что мама меня научила петь песни с детства, потом она отправила меня учиться на баяне. И когда во дворе, на Краснопресненской, собирались все люди, то меня сажали с этим баяном, 9 лет мне было, 10, мама приносила ноты, все сидели, были свадьбы. И мама мне песни, которые были популярны, все время давала: «Хороши вечера на Оби», «Снег кружится», любимые русские песни. И вот это, видимо, уже потом привело к тому, что уже я смог вести свадьбы, быть ведущим – с детства уже чувствовать людей, то что им нужно, когда ты на баяне играешь и поёшь песни наши. Дед сидел рядом со мной, плакал все время, пел «Соловье, соловьи, не тревожьте солдат…» Вот оттуда и пошел артистизм. Потом, например, уже в классе. Все, когда я вставал, начинали ржать. «Пятков к доске», — и все смеются, я говорю: «Чего вы смеетесь? Я еще ничего не делаю. Слушайте, ну перестаньте смеяться», — они еще больше смеются, говорю: «Да что же это такое, в конце концов!».  Потом в театральном училище, тоже без конца, они смеялись надо мной. Например,  нужно этюд сделать, «Излучение» по Станиславскому – смотреть в глаза и что-то излучать, какое-то чувство: страсть, любовь, ненависть. И я смотрю на Фомина, такого артиста, и мне говорит Виктор Иванович Коршунов: «Пятков, о чем вы сейчас думаете?» — я говорю: «Я смотрю на него и думаю – Презренный Кассио». Все легли конечно же.  Юрий Мефодьевич Соломин как-то говорит: «Знаете, вы зря смеетесь все над Пятковым, потому что просто такой энергии, как у него, у вас ни у кого нет». Тогда мы не понимали, что такое энергия, что он имеет в виду. То есть определяет артиста, в принципе, наличие в нем энергии.

— В училище вы легко поступили?

— До этого я работал в театре Сатиры, меня мама устроила туда, статистом. Мне нужно было в спектакле «Интервенция» выносить стул. Когда я пришел в театр Сатиры поступать, мне было 17 лет. Вышел на сцену, Плучек сидит, Ширвиндт, Папанов, Менглет – в общем, вся королевская рать. И Плутчек спрашивает: «Как вас зовут?» — я говорю: «Саша», — и все смеются, фамилия – Пятков, и еще больше смеются. Потом Плутчек заявил: «Из этого парня получится хороший комедийный киноактер». В 17 лет. Как он увидел? Вот и попадание в театральное. Потом я уехал на Волгу странствовать, начитался Шаляпина, стал петь песни Шаляпина. 

— Между школой и училищем странствовать поехал?

— Нет, я учился в техникуме, потом вечерняя школа. Потом странствие, Шаляпин, «Маска и лицо», Горький, Джек Лондон – как это интересно, какая жизнь, мне же надо было посмотреть. 

— А в армию вас не забрали?

— Нет, не загребли. Потому что в 18 лет загребают, а я успел поступить в театральное. 

— А странствовали вы сколько времени?

— До театрального, то есть 16-17 лет. Летом. Просто поехал по Волге на корабле, везде катался, песни пел, общался с людьми. А потом я пошел поступать во МХАТ, в Щуку и в Малый театр. тогда Но  Юрий Мефодьевич, и Коршунов говолили: «Да артист малого театра, ты же артист Малого театра». И они меня уговорили. Я остался в Щепкинском училище, хотя до этого хотел поступить в оперетту, мне очень нравилось петь. 

— Что такое артист, который способен играть комедию? Что такое должно быть в природе актера, чтобы он был комедийным?

— Все такое – это просто химия, которая в нем изначально есть. Можно придумать комедийного актера, дать ему текст, научить что-то делать такое интересное, какие-то «прибамбасы», но…. Если есть природа, изначально комедийная: Филиппов Сергей, он выходит, но это просто смотреть невозможно, Крамаров и Гарин.

— Как вы прошли кастинг в фильм Куросавы «Дерсу Узала»?

— Был ливень, я опоздал на автобус и добежал под дождем от Театра Сатиры до Мосфильма. Представляете, какой это кросс? Но я тогда был в отличной физической форме. Меня встречают и начинается: «Где вы были?! Куросава вас там ждет!» И я влетаю как метеор, не отдышавшись, и начинаю говорить на всех языках, которые знал. Бедный Куросава чуть не упал: «Что такое? Что с ним происходит?» Потом я спел «Вечерний звон», примерил шинель — и это тоже все в таком пылу! — и режиссер позвал меня присесть, достал тетрадку и обвел мою фамилию красным карандашом. Ну все, думаю. Я достаю сигареты, и он протягивает мне зажигалку. Сам Куросава! А вокруг сидят партийные чиновники и охают. И японец вдруг говорит: «Выпьешь со мной?» Закуриваем, выпиваем коньяк, а партком-местком, все смотрят: «Та-а-ак, пришел пьяница… Сейчас мы его!» И Акиро Куросава встает, пожимает мне руку и тихо говорит: «Не хотели бы сняться в моем фильме?» Вот так, сам предлагает, а не через кого-то! Конечно, это дорого стоит.

— Спасибо вам!