- Владимир Валерьевич, вам верится, что уже сорок лет прошло после Олимпиады-80?

- Не очень. В моей памяти этот срок значительно короче. Воспоминания немного потускнели, но все равно событие остается ярким.

- Перед Играми команду накачивали «по политической части»?

- Мы же все жили в одной стране. СМИ освещали происходящее, и все понимали, что обстановка напряженная. Но мы готовились спокойно, с уверенностью в своих силах.

- Помните момент, когда услышали о бойкоте США?

- В конце января, уже было объявлено, что сборная США не приедет. Мы в это время готовились на международных турнирах во Франции и Германии. На них собирались все сильнейшие спортсмены. Можно сказать, что впоследствии эти соревнования превратились в этапы Кубка мира. Мы часто встречались с ребятами из других стран, у нас наладились дружеские контакты.

И, конечно, мы расстроились, когда узнали, что американцы не приедут в Москву. И они расстроились. Мы же вместе завтракали каждое утро, и после сообщения о том, что сборная США может отказаться ехать на Олимпиаду, мы сдвигали столы и сидели все вместе. Одной большой семьей, какой мы и являлись. Мы хотели, чтобы весь мир знал о том, что нас не рассорить.

- Ожидали, что штаты могут пойти на такой шаг?

- Это сейчас мы видим, что страны готовы на любые шаги в политике. И что политика плотно перемешалась со спортом. А тогда это было что-то новое. Запрещенный прием. Поводом для бойкота стал ввод наших войск в Афганистан. Мы не знаем, как мысль о том, что СССР - страна-агрессор, доносилась до западных обществ, наверное, громко.

Но мне, да и всем, было искренне жаль, что к нам не приехали многие делегации. Это чувство сравнимо с тем, когда стол накрыт, ты ждешь дорогих гостей, а приезжают не все. Страна была готова отлично, все прошло на высочайшем уровне. И тот самый пресловутый железный занавес приоткрылся. И очень хотелось показать всему миру, что мы нормальные люди, любим гостей. Но все равно все получилось, и сейчас ясно, что устраивать бойкот было ошибочным решением.

- На уровне соревнований отсутствие конкурентов сказалось?

- Многие спортсмены приехали, несмотря на решение своих стран объявить бойкот.

А когда начались соревнования, стало понятно, что побеждает сильнейший. И здесь ничего не изменилось. Приехал соперник или не приехал, это уже вторично. Главное, отдать полностью то, что ты нарабатывал годами.

- Вам было 20 лет. В этом возрасте не всегда можно трезво оценить происходящее. У вас получалось?

- Да, в этом возрасте много иллюзий, искренней веры в абсолютные ценности. И это связано с воспитанием, с мировоззрением. Но по прошествии лет, с приобретенным опытом, конечно, начинаешь более осторожно относиться к каким-то прогнозам, событиям. Оцениваешь происходящее с разных сторон. В двадцать лет не думаешь на эти темы.

- Политинформации, проработки вам устраивали? Рассказывали, как вы должны себя вести?

- Не без этого. Да, это было достаточно традиционно. Все спортивные события я отлично помню, а эти собрания как-то исчезли из памяти. Наверное, все мы про себя понимали некую искусственность объяснений. Глобально мы понимали, что происходит. А когда нам объясняли какие-то нюансы политики, это вызывало определенный скепсис. Наоборот, стопроцентной веры в то, что нам говорят, не было. Да и собраний не могу сказать, что было много. И не накачивали нас особо. Ответственность мы и без них прекрасно понимали.

- Свой заплыв за четвертым олимпийским «золотом» в Сеуле-1988 вы описали словами «в какой-то момент мне показалось, что я умер». А от заплывов в 1980-м какие остались эмоции?

- К этим Играм в Москве я подходил как абсолютный фаворит. Уже был чемпионом Европы, двукратным чемпионом мира, рекордсменом мира на дистанции 400, 800 метров. Третий год подряд возглавлял мировой рейтинг на дистанции 1500 метров. Конечно, ставил задачу не просто выиграть, а установить рекорд, проплыть быстрее, чем за 15 минут, первым в мире.

Все тренировки были заточены на то, чтобы выйти на пик формы. Нагрузки были колоссальные, но чувствовал, что это реально. На чемпионате мира в Западном Берлине до рекорда не хватило полутора секунд. Нужно было просто собрать все силы и выстрелить в нужный момент.

- В родных стенах было легче плыть?

- С одной стороны, дома и стены помогают. С другой - все мое близкое окружение, все, с кем встречался, спрашивали: «Ну, что? Будет рекорд?». Это действительно сильно давило психологически. Старался уходить от этих мыслей, очень помогал наш командный психолог. Мы проводили сеансы саморегуляции и аутотренинга. Использовали его методики буквально до самого старта и во время соревнований. С другой стороны, физически я был абсолютно готов. А рекорд мог получиться, мог не получиться. Нужно было в бассейне отработать.

- Бассейн «Олимпийский», который мы потеряли в этом году, помог?

- Да, так можно сказать. Он был оборудован вспомогательным табло в зоне старта и после поворота можно было быстро зацепить взглядом промежуточный результат и внести коррективы, если надо. А так я отдавал все силы на этой дистанции не только на Олимпиаде, но и на каждом старте, так и должно быть. Вы спрашиваете про эмоции? Это совокупность ответственности, радости, эйфории... И ощущение, что с тебя спадает этот невероятно тяжелый кокон ответственности. Не хочу сказать, что задача была невыполнимая, но очень тяжелая.

- Страшно было не использовать этот шанс?

- Да, я понимал, что шанс установить рекорд у меня будет. И все же нагрузки на дистанции были такие, что приходилось обманывать организм, я говорил ему, что сегодня дистанция не 1500 метров, а 1400, ну, а потом еще 100 метров. Потом этот же прием я использовал на Играх в Сеуле. Было тяжело. С другой стороны, к этому мы готовились, и со стороны эту физическую усталость, даже боль, видно не было. Тренеры, конечно, понимали, что где-то меняется скорость, где-то выход из поворота не такой эффективный, может, что-то еще.

- Поддержка зала запомнилась?

- Еще бы! Последние сто метров слышался такой гул, как будто реактивный самолет взлетает. Все понимали, что решается судьба уже не безоговорочного «золота», а и судьба мирового рекорда, что есть возможность преодолеть 15-минутный рубеж. Пловцам плохо слышно, что происходит снаружи, потому что голова полупогружена всегда в воду. Но этот гул я ощущал кожей. Ощущение, что это не где-то там на трибунах, а прямо рядом с тобой. И когда я увидел цифры на табло, что все стоят, то понял, - сбылось. Рекорд, золотая медаль...

- Потом была и победа нашей команды с вашим участием в эстафете 4х200 вольным стилем и уже третье «золото» на дистанции 400 метров. Сил на все хватило?

- Дело в том, что я не собирался выступать в эстафете, но фактически меня оставили без выбора. Высказал тренеру свое возмущение, но ответ был четкий: солдат, встань в строй.

У меня и мыслей не было отбирать у кого-то медаль, напрашиваться на этот заплыв.

Но, к счастью, я не испортил товарищам картины, показал лучший результат. И внес свой вклад в победу нашей команды.

- В 1988 году наши баскетболисты так бурно отпраздновали «золото» Олимпиады, что об этом до сих пор легенды ходят. Когда вы себе позволили немного расслабиться?

- Только когда закончились соревнования. А от самой Олимпийской деревни запомнились наши номера и невероятное питание. Олимпийская столовая - рог изобилия, скатерть-самобранка и все другие подходящие сравнения. Там было сразу все то, что мы видели в предыдущей жизни и о чем даже не догадывались.

- Общались со спортсменами других стран?

- Мне запомнилась дискотека с набором пластинок всех стран и всех исполнителей. И, конечно, танцы зажигательные под звуки хорошей аппаратуры. Это же была диковинка для нас. В то время хороший звук был мало где доступен. После завершения последнего заплыва мы, действительно, отплясывали на дискотеке до поздней ночи.

- Вас как героя Олимпиады, наверное, затаскали по стране после Игр?

- У нас после соревнований было две-три недели без занятий, и начались приглашения от трудовых коллективов, заводов, фабрик, воинских частей, они шли бесконечной чередой. Обычно жизнь спортсмена четко расписана, упорядочена, и все это, конечно, утомляло. У нас был короткий отдых в Сочи с нашей группой пловцов. Пробыли там две недели. И по возвращении водоворот приглашений продолжался. Но потом началась подготовка к следующему сезону, и на это времени просто не было. Вежливые отказы - и вперед, в бассейн! Двухразовые тренировки, иногда трехразовые.

- Во время Олимпиады умер Владимир Высоцкий. В Олимпийской деревне это событие обсуждалось?

- В то время среди моих знакомых не было ни одного человека, кто не слушал бы Высоцкого. И его уход был для всех нас настоящей трагедией. Но так вышло, что это событие заслонялось Играми, соревнованиями, общим участием в Олимпиаде. Конечно, ни народная любовь, ни уважение к Владимиру Семеновичу не пострадали, но в те дни просто было невозможно удариться во всеобщий траур. Но мы все чувствовали эту утрату. У каждого человека есть строки его песен, которые остаются на всю жизнь. Не было человека, который бы равнодушно к нему относился, просто не было.

Однажды спортсмен из Канады, пловец, попросил у меня записи Высоцкого для своей мамы!

- Он был канадец?

- Да. Он по-русски не говорил вообще. Объясняю: понимаешь, записи не студийные. Это все переписано, перезаписано с других кассет. Качественных записей нет, там шум, помехи. И еще - там самое главное, слова. Надо понимать, о чем он поет, ощущать душой. Ты веришь, что кто-то будет это слушать? Оказалось, что его мама учит русский и хочет понять смысл песен. Я кассету записал ему, потом встретились, сказал, что мама его слушала часто. Получается, что даже те, кто не понимал русского, ощущали мощь его песен.

- После Игр руководство стран, Брежнев, встречались с вами?

- Да, было, и Брежнева видел. Шли приемы в каких-то посольствах, не помню, в каких. Надевали форму, которая, кстати, очень ценилась. Форма, которую нам сшили на церемонию открытия. Парадный пиджак, деловой, брюки. Очень качественная одежда, которую люди носили на протяжении многих лет после Олимпиады. Все, кому эта форма досталась, действительно, испытывали радость и гордость. Естественно, надевал олимпийский пиджак. И присутствовал на всех мероприятиях, на которые приглашали. Был прием в ЦК партии, посольства, ЦК комсомола...

Но я к таким мероприятиям никогда не относился как к главному. Сопутствующие атрибуты, не больше.

- Для нас эти Игры навсегда останутся победными и светлыми. Но всегда найдутся те, кто помянет бойкот и то, что не все приехали...

- Да, и что не поехал какой-то там фаворит, поэтому все плохо. Но это происходит всегда.

Я считаю, что Олимпиада прошла очень успешно. Мы чувствуем себя героями этого события. Испытываем гордость за то, как она была проведена. Мне было 20 лет, но я был уже достаточно искушенным спортсменом, выступал на Олимпиаде в 1976 году в Монреале. И там я наслаждался, ходил, ахал и охал, как это все здорово организовано. И в Москве я хотел, чтобы было нечто подобное. Волновался, может, не хватит чего-то, о чем-то забудут... Но все было на самом высоком уровне. И это самое главное. Это праздник, который удался. И те, кто принимал в нем участие, я думаю, по сей день разделяют эти чувства и испытывают гордость.