Дорогой Борис!
Поздравляю с Юбилеем! Здоровья! А остальное всё, самое доброе и светлое, пусть да приложится непременно! Поздравление это было бы, конечно, моим и таниным. Но её не стало в позапрошлом году.
Моя подпись есть и под общим поздравлением от «КП», но хочется поздравить тебя ещё и лично. Ведь (ты навряд ли это помнишь) мы с Таней знакомы с тобой ещё с 1955 года. Тогда мы оба проходили практику в «Комсомолке» — она в отделе науки у Остроумова, я в отделе литературы и искусства у Аджубея.
Так что извини за некоторую фамильярность в обращении к тебе со всеми твоими последующими высокими титулами. Но помнится, что когда-то в молодости, в той, молодой «Комсомолке», все мы были «на ты».
Спасибо тебе за ту, общую для нас всех тогдашнюю «Комсомолку». И ещё спасибо за твои книги в нашем с Таней доме.
Из твоих Уроков особенно запомнились три.
Первый. Когда после сахнинского «После рейса» убрали якобы на повышение, а на самом деле в опалу Воронова, провожали его чуть ли не со слезами на глазах, вручили гарпун с надписью: «Лучшему китобойцу Советского Союза». Но уже на первой летучке стали раздаваться голоса некоторых «забегающих вперёд»: «Вот теперь мы будем делать совершенно новую газету!» На всю жизнь запомнил, как ты подвёл итоги той летучки: «Нет, мы продолжим ту «Комсомолку», которую делал Воронов!» В старые стенограммы не заглядывал. По словам, может, и не дословно. Но по сути – именно так и было.
Второй. Не помню уж по какому поводу, но я оказался в твоём кабинете главного редактора свидетелем того, как ты разбирал жалобу какого-то очень молодого, но очень амбициозного автора на одного из сотрудников газеты, отвергнувшего его материал. Ты прочёл этот материал, а потом сказал:
— Вы же ещё очень молодой человек! Откуда у вас такое осторожничанье? Будто вас уже успели чем-то очень сильно напугать.
— Так если я напишу, ничего не боясь, вы этого никогда не напечатаете!
— Но вы в вашем возрасте и должны так писать! А уж наша забота, как это всё-таки напечатать.
Третий. Это уже из новых времён. Когда прощались с Песковым, из всех сказанных тогда добрых поминальных слов, мне ближе всего к сердцу оказались твои. Чуть ли не единственный ты сказал: «Для всех он Василий Михайлович, а для меня Вася». Очень немногие люди имеют моральное право так сказать. А ведь в дни нашей молодости за глаза мы его иначе, как Васей, и не называли. Да и в глаза тоже. И это – не запанибрата. Уважали мы его не меньше, чем нынешние молодые с их «Василием Михайловичем» или как самые-самые молодые с их «Дедом» (что, впрочем, он сам и провоцировал, начав вдруг, даря свои книги, подписывать их словами «дед Василий»).
Нет, просто – «как молоды мы были» (и это не только песня Пахмутовой из тогдашнего фильма о студенческой целине в исполнении Градского, но и – об этом сейчас мало кто помнит — название более ранней зарубежной киноленты о подпольщиках Второй мировой войны); как далеки ещё были от почтительного упоминания отчеств в личном общении!
И ещё одно воспоминание – уже в порядке лирического отступления. 1967 год. Горит комбинат «Правда» (к счастью, тогда огонь до нашего, шестого этажа не добрался). Идём по коридору – Лена Воронцова, Нина Пижурина и я. Навстречу ты. Хмурый, сосредоточенный. Нина пытается кокетничать:
— Борис Дмитриевич (нет, всё же бывали обращения и по отчеству), ну что это за пожар? Даже и не интересно. Огня как следует не увидели!
Ты смотришь на неё с недоумением и устало, грустно отвечаешь:
— Мне бы твои заботы.
Ещё раз с Юбилеем!
С превеликим уважением к созвездию: ГОРЮНОВ – АДЖУБЕЙ – ВОРОНОВ – ПАНКИН ( с последующими редакторами не работал; работал, правда, с твоим преемником, но это — не мой редактор)
