От составителя: Константин Александрович Щербаков — один из главных героев и пострадавших одного из самых громких подвигов “Комсомолки” эпохи Бориса Панкина. Речь о статье обозревателей газеты “Правды” Федора Бурлацкого и Лена Карпинского “На пути к премьере”. Она вышла в 1967 г. в “Комсомольской правде” после того, как ее отказалась печатать просто “Правда”. Высшее идеологическое руководство страны усмотрело в ней посягательство на руководящую роль партии в культуре и разгорелся грандиозный скандал. В конечном счете, Б. Панкин отделался строгим выговором, Бурлацкого и Карпинского понизили в должности. Карпинского позже вытеснят в диссиденты, а уже в начале 1990-х он станет главным редактором “Московских новостей”. Константина Щербакова из редакторов отдела культуры “КП” переведут в обозреватели. Позже Панкин пригласит его на работу в ВААП, который он много лет представлял в Польше. Эта громкая история описана во множестве воспоминаний, в том числе и в книге 2018 года “По обе стороны медали».
Для начала пустяк, ставший, однако, с годами почти легендарным. Однажды, опубликовав в “Комсомольской правде” свою литературно-критическую статью, ее автор, главный редактор КП Борис Панкин, получил следующий комплимент — и нет от кого-нибудь, а от секретаря ЦК ВЛКСМ: “Интересно, Борис Дмитриевич, ярко, свежо! Но только, знаешь, одно место… Ассоциации возникают нежелательные… Понимаю, тебе некогда было глянуть, но скажи этим, своим, которые пишут: аккуратнее надо!”
Если не ошибаюсь, это была статья об Апдайке. Работал над ней Борис скрупулезно, проверяя каждое слово.
Смех-смехом, а тогда (думаю, что и сейчас) это было принято, когда статьи начальников писали их подчиненные. А вариант “написал сам” как-то даже настораживал, нарушал негласные договоренности. И редактировать газеты присылали доверенных лиц, к журналистике, однако, отношения не имеющих.
Мне повезло: ни разу в жизни не пришлось служить под началом таких назначенцев. “Комсомольская правда” и ее главный редактор Юрий Петрович Воронов, с которым мне довелось поработать некоторое время, жили аджубеевскими традициями. А потом Главным пришел Борис Панкин, с которым наше сотрудничество продолжилось на долгие годы — сначала в КП, а потом во Всесоюзном агентстве по авторским правам.
Воронов писал пронзительные стихи о том времени, когда мальчишкой пережил ленинградскую блокаду. Панкин — литературно-критические статьи. Редактировать газету, самую смелую той поры, это им не мешало. Оба были журналистами-профессионалами высокого класса.
Беру в руки давнюю книгу Бориса “Строгая литература”.
“Входят в литературу поколениями, расти же в ней, жить и отвечать каждому за себя. И значить в ней что-то человек начинает лишь с тех пор, как имя его звучит самостоятельно, не в обойме, не за компанию с другими.”
Сказано это было Панкиным тогда, когда обоймы были особенно в моде. “Сельская проза”, “городская”, “лейтенантская”… Не схемы, придуманные для критического удобства, а живая плоть литературы — вот предмет размышлений Бориса Панкина, который, как и его герои, был вне обойм, группировок, сам по себе. Вот почему и сегодня интересно читать “Строгую литературу” — в отличие от многих критических сочинений той поры.
Еще соображение, навеянное “Строгой литературой”. Словосочетание “писатели и критики” — такое уже устоявшееся. А, знаете, оно ведь в сущности бессмысленно. Масло масляное. Критики, они, что же, получается, вне писательского ремесла? А по мне, так авторы многих романов писательского звания никак не заслуживают. А настоящая критическая статья — это, несомненно, факт писательства, факт литературы. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что Белинский был великим русским писателем.
Когда Панкин пишет о Распутине — это внутренний диалог на равных. Писательский диалог. И предмет общий — наша жизнь, наша реальность. Только один из участников диалога рассматривает ее напрямую, а другой — через художественный мир собеседника.
Много лет прошло, а такие вот писательские собеседования, внутренние диалоги на памяти. Борис Панкин о Федоре Абрамове, Георгий Радов — о Чингизе Айтматове, Игорь Золотусский — о Юрии Трифонове, Даниил Гранин — о Владимире Тендрякове (спектакль Товстоногова “Три мешка сорной пшеницы”). Критическая литература. Тексты из лучших.
И нужно было место, где писатели разных направлений и жанров чувствовали себя как дома. Вышеупомянутые писательские диалоги и многие другие были опубликованы в “Комсомольской правде”, когда ее главным редактором был Борис Панкин. Герои его книг — герои газеты.
Ах, да! И вот еще что, если обратиться к новому времени. Нужны имена и тексты, сопоставимые с теми, о которых написана “Строгая литература”? Нужны. А где их взять? Но это, как говорит в своем телевизионном цикле артист Каневский, совсем другая история.
“Строгая литература” выпущена первым изданием в 1980 году и состоит преимущественно из текстов, ранее опубликованных к “Комсомолке” и для книжного издания дополненных. К этому времени Панкин уже несколько лет работал Председателем Правления ВААП, авторского агентства, через которое наша литература уходила в зарубежные издательства.
Представления о функции ВААП были разные. Некоторые высокие начальники полагали, что главная функция агентства — придерживать крамолу. инакомыслие и пропагандировать коммунистическую идеологию, как они ее понимали. Я в ту пору был представителем ВААП в Польше и свидетельствую: в издательствах Варшавы, Кракова выходили не книжные идеологические декларации, которых у нас было много, а книги, из которых складывалась великая советская литература той поры. Для ее авторов ВААП стал своим так же, как раньше “Комсомольская правда”. Как это получалось у Панкина? Да, вот как-то получалось! И соратников подбирать получалось.
Однажды в Варшаву приехал заместитель Председателя Правления ВААП Василий Романович Ситников. Его принял, как и положено, высокий функционер ЦК ПОРП (Польская объединенная рабочая партия — ред.). Я сопровождал нашего зампреда. Так вот на протяжении почти всего визита Василий Романович втолковывал несколько ошеломленному собеседнику, что Василий Шукшин — выдающийся русский писатель, а один из тогдашних литературных начальников наших, так себе.
Скоро у Бориса Дмитриевича юбилей — 90. Он продолжает писать и по-прежнему вне обойм, группировок, кланов. Сам по себе!
