Когда читаешь книгу Б.Д. Панкина, “Пресловутая эпоха” постоянно ощущаешь, что писал ее человек, который был на своем месте.
Причем места эти могут быть весьма разными: и журналист, и главный редактор, и литературный критик, и политик, и дипломат, но при этом читатель постоянно чувствует, что повествователь обладает уникальным взглядом, неожиданной перспективой, способностью увидеть и прочувствовать события и как участник, и как наблюдатель, и как старающийся разобраться историк. Так же разнообразен и интересен набор людей и ситуаций, с которыми мы сталкиваемся: от простых людей, до имен, которые творили советскую и мировую историю и культуру второй половины ХХ века.
И при этом все это – и люди и положения — предстают живыми. Способность Бориса Дмитриевича вдохнуть жизнь в предметы своего описания –замечательна. Тут и партийный карьерист, бросивший жену и карьеру ради красавицы буфетчицы, тут и комсомольские собрания которые принимают решения, прямо противоположные тому, ради чего они были собраны. Все это противоречиво, динамично, и все это живет. Истории, рассказанные Панкиным, лучше чем многие романы, передают ту парадоксальную и динамическую смесь смелости и страха, цинизма и идеализма, которая был такой неотъемлемой частью жизни в Советском Союзе
Сказать, что все это я читал как завороженный, вряд ли достаточно. В чем секрет этой завороженности? Постараюсь дать мой личный ответ на этот вопрос.
Конечно же, мне было интересно читать с профессиональной точки зрения. Как специалист в области русской литературы и культуры, я нашел много неожиданного и полезного в историях о писателях Федоре Абрамове, Гаврииле Троепольском, и Астрид Линдгрен или журналистах, Аджубее и Бовине. Будучи преподавателем курсов по культуре и литературе, я не мог не восторгаться точными, выпуклыми и емкими зарисовками таких исторических фигур как Улофе Пальме и Александр Дубчек, не говоря о Гагарине, Ельцине, Брежневе, и Молотове.
Но не думаю, однако, что секрет моей завороженности в том, что я нашел какие-то интересные материалы для своих статей или лекций. Прагматика не способна завораживать. Что меня задело намного больше, это шанс пережить мое собственное прошлое еще раз. Моя жизнь, как и жизнь многих читателей этой книги, во многом совпадает с периодом, который описывает Борис Панкин. Я родился при Хрущеве, ходил в школу и институт при Брежневе, читал деревенщиков, “Литературку” и “Комсомолку”, гордился Гагариным, и эмигрировал, когда убедился, что с брежневским застоем мне уж совсем не по пути. В Америке, я наблюдал за перестройкой, Горбачевым, Ельциным и прочими катаклизмами, но все это уже было со стороны.
Поэтому многие мои переживания можно сравнить с переживаниями пассажира поезда, который обозревает окрестности. Вроде все видно, а в то же время ничего не вижу. Как там внутри – в этом лесу, в этой деревне, в этом доме? Так вот, Борис Панкин дает возможность проехать по уже знакомым местам еще раз, и при этом, остановиться, приподнять крышу и оказаться внутри, понаблюдать, прислушаться, и естественно, понять гораздо больше и глубже. Я думал, это книга про других, а она оказалась и про меня, про все то, что меня в значительной степени сформировало.
Понятно, что взгляд Панкина как и любого человека не может быть всевидящ, а его оценки не абсолютны. Но, что притягивает читателя, это естественный, если хотите журналистский интерес, и человеческое желание понять, а не осудить. Пушкин призывал окинуть историю взглядом Шекспира. Борис Панкин окидывает историю взглядом Спинозы: «Не высмеивать, не оплакивать, не ненавидеть, но понимать.» И поэтому, книги Панкина будут жить и завораживать еще не одно поколение читателей.
