Александр Зиновьев и Борис Панкин встретились один раз в своей жизни, в середине 1960-х годов, о чем отец рассказал в эссе “Идея и исполнение. Загадка Зиновьева”, и что не преминула отметить вдова Зиновьева, Ольга Мироновна, в рецензии на книгу “По обе стороны медали” (2018 г.), где эта статья была перепечатана. Затем их жизни долго шли разными путями. Александра Зиновьева советская система вытесняла в диссиденты, а затем, в конце 1970-х, и вовсе выбросила из страны за границу. Борис Панкин брал в той же стране и в той же системе карьерную вершину за вершиной: главный редактор, посол, министр иностранных дел.
Невообразимо далеко их политические пути разошлись в драматические дни августовского путча 1991 г. “Немедленно изолируйте Ельцина”, — направил Зиновьев телеграмму из Мюнхена в адрес ГКЧП в первые же часы после объявления о смене власти. В то же самое время посол СССР в Чехословакии Панкин публично заявил об отказе выполнять указания ГКЧП.
Вот это заявление: «Советский посол в ЧСФР Борис Панкин и советник-посланник посольства Александр Лебедев выражают протест против варварских, незаконных действий сил ГКЧП против мирного населения и законных властей Союза ССР и России. Те, кто обещал спасти страну от гражданской войны, на самом деле ввергают в нее народ.
“Посол и посланник продолжают рассматривать себя как чрезвычайных и полномочных представителей избранного государственного руководства страны, возглавляемого Президентом М.С. Горбачевым…”
Траектории их судеб сошлись уже в новом веке, после краха социализма, распада СССР и ухода из жизни Александра Александровича. В 2010-е годы Борис Панкин стал членом Зиновьевского клуба МИА “Россия сегодня”, причем активным. Из почти тридцати статей последних лет, вошедших в книгу “По обе стороны медали”, 6 написаны для клуба.
Ольга Зиновьева и Борис Панкин на заседании Зиновьевского клуба. 
Ольга Зиновьева и Алексей Панкин на стенде «Комсомольскорй правды» на Московской международной книжной выставке-ярмарке
Впрочем, всегда существовало то, что объединяло их судьбы даже в моменты расхождения.
Вот, например, крупный советский социолог Борис Грушин. У Зиновьева эта личность — одна из составляющих собирательного образа Социолога в “Зияющих высотах”. Причем в его единственной симпатичной ипостаси: увлеченного, немного комичного романтика, верующего в безграничные возможности своей науки.
А вот каким предстает у Панкина реальный, живой Грушин, создатель Института общественного мнения в “Комсомольской правде”, предтечи всех будущих служб опросов в нашей стране.
Начинает автор с цитаты из одного из недавних сборников, посвященных классику отечественной социологии: “Опросы Грушина возникли вопреки логике социального устройства советского общества, и этот факт можно объяснить лишь некоей социальной мутацией, мощным сбоем внутри социополитической системы страны, неожиданным, противоестественным скачком с разрешённой законами социума траектории движения на закрытую орбиту”.
И далее воспроизводит уже реальную ситуацию: “А на самом деле? На самом деле Боря Панкин, всего несколько месяцев назад назначенный заместителем главного редактора «Комсомолки» и ещё не растерявший неофитского пыла и начитавшийся в охотку всякой забугровой литературы, рассылаемой по специальному списку, в котором значилась теперь и его фамилия, вызвал, лучше скажем, пригласил к себе в кабинет Борю Грушина из отдела пропаганды газеты и сказал ему: – Старик, а не организовать ли нам на страницах нашей «Комсомолки» институт общественного мнения.
На что Боря Грушин, даже не дослушав начальства, сорвался с кресла, подставленного к начальственному столу, и выкрикнул, задержавшись в дверях: – Завтра же приду с предложениями… ”.
Другая объединяющая личность — великий скульптор и художник Эрнст Неизвестный. Лучший друг и любимый собеседник Александра Зиновьева, рыцарь без страха и упрека. Написанный с него Мазила в “Зияющих высотах” — единственный однозначно положительный персонаж.
А вот какое свидетельство о своей дружбе с отцом оставил сам гений, Неизвестный-Мазила:“В своё время… я по просьбе главного редактора Бориса Панкина сделал монумент в память журналистов “Комсомольской правды”, погибших в Великую Отечественную войну. Открытие было очень помпезным. Присутствовали многие наши военачальники во главе с маршалом Коневым. Встреча называлась «Фронтовая землянка». Мы пили спирт, как на войне, из алюминиевых кружек и пели фронтовые песни. Панкин повесил табличку, где было сказано, что скульптура создана мною, погибшим в атаке лейтенантом Украинского фронта, которым командовал Конев. Я действительно во время войны считался погибшим. Рядом с табличкой поставили оружейный патрон с цветком. Вскоре после этого я окончательно впал в немилость и уехал из страны. Но позже узнал, что всё так и осталось стоять в «Комсомольской правде» – и монумент, и табличка, и патрон”.
И еще одно немаловажное событие. Именно от Бориса Панкина, часто бывавшего в загранкомандировках, к его сыну Алексею, то есть, мне, в начале 1980-х годов попали “Зияющие высоты”. С тех пор творчество Зиновьева стало для меня интеллектуальным маяком. У него я искал объяснения непонятным общественным явлениям, которые постоянно подбрасывала жизнь, никак не желавшая соответствовать пропагандистским прописям — как советским, так и западным.
Алексей Панкин стал одним из первых членов Зиновьевского клуба под сопредседательством Ольги Зиновьевой и уже вместе с ней они принимали в Клуб Бориса Панкина.
Как вообще могут случаться такие невероятные метаморфозы? Причин, мне кажется, две. Борис Панкин, литературный критик по призванию, умеет ценить чужое творчество. Вот он пишет в “Загадке Зиновьева”: “Да, тут есть какая-то загадка: только прочтёшь, ошарашенный, у Зиновьева тезис, который с ног на голову ставит какие-то твои представления, как тут же начинаешь понимать, что и ты так думал, только стеснялся признаться в этом даже самому себе.”
И, второе, особость личностей.
Александр Зиновьев, вставший в 1970-е годы после “Зияющих высот” в глазах общественного мнения в один ряд с такими диссидентами как Александр Солженицын и Андрей Сахаров, сам никогда не считал себя диссидентом и даже антисоветчиком, а, напротив, — именовался “идеальным коммунистом”. И назвал свою автобиографию “Исповедь отщепенца”.
А, с другой стороны, Константин Щербаков, литературный критик и близкий друг отца , у которого вся его жизнь прошла на виду, перечитав 40 лет спустя “Строгую литературу” озаглавил рецензию на нее так: “Сам по себе”. Имея в виду, что ни в литературе, ни в служебной карьере Борис Панкин не входил ни в какие обоймы, кланы, стаи и проч.
И 19 августа 1991 года каждый из них оказался единственным в своем роде и каждый по-своему прав!
Закончим на личной ноте. Панкины и Зиновьевы теперь дружат семьями, прибавив к этой новой дружбе давнюю для каждой: Наталью Георгиевну Карцеву, вдову Бориса Грушина.
В этом, 2021 году, мы отпразднуем 90-летие Бориса Дмитриевича Панкина, а через год, в 2022-ом собираемся отметить 100-летнюю годовщину со дня рождения Александра Александровича Зиновьева.
