В отличие от латышей с их во многом сохранившейся хуторской единоличной психологией, пусть даже уже третье поколение латышей живет в городе, большинство латвийских неграждан обитает в этаких индустриальных гетто — жилых микрорайонах при бывших и оставшихся еще кое-где заводах и фабриках. В Даугавпилсе — это пролетарские Гаёк и Грива, в Юрмале — построенный на западной окраине на месте бывших болот микрорайон Каугури, в Елгаве — возведенный в 70-х специально для сотрудников жилой микрорайон возле заброшенных цехов автозавода РАФ, в Вентспилсе — кварталы в районе Парвента на правом берегу реки Венты, там, где расположены основные терминалы морского порта и припортовый завод.
Типовая застройка из 4−5-, реже 9-этажных блочных, панельных или кирпичных домов — этакий улучшенный прибалтийский вариант советских хрущевок. Типовые детские сады, школы и бывшие дворцы культуры. В общем, всё, как в любом населенном пункте на просторах бывшего СССР.
Эти жилые русскоязычные анклавы в большинстве своем чистенькие и обустроенные, со школами, спортивными залами и детскими площадкпми. Но, как ни стараются национально, точнее, мононационально ориентированные власти, тот, советский еще дух и манера «жить единым человечьим общежитьем» никак не выветрится. Что, конечно, латвийскукю власть сильно бесит…
— Ну что, оккупанты, как вы тут существуете? — задорно спрашиваю пару знакомых, с которыми встретился за чашкой кофе в одном популярном местечке одного латвийского населенного пункта. Фамилии моих собеседниц и место разговора шифрую, сами понимаете, почему. Они приехали сюда несколько лет назад по удачным семейным обстоятельствам.
— Живем мы хорошо. Мы всем довольны, — хором отвечают знакомые, оглядываясь по сторонам. Нет ли рядом вездесущих сотрудников полиции безопасности, бдящих за конституционным порядком, на который постоянно покушаются агенты влияния агрессивной Москвы.
Хорошо живете, говорите? А что? Города чистенькие и тихие. Воздух свежий. Пляжи пустые. Для детей образование неплохое. Бесплатное и с перспективой дальнейшего обучения в европейских университетах. Желающим получить гражданство надо всего лишь выучить язык и сдать экзамены по четырем направлениям — письменная и устная речь, разговорное общение и так называемое «прослушивание», то есть понимание того, о чем говорят сами латыши. Ну и конечно знать историю страны в ее специфической латышской трактовке, где легионеры СС — это герои, а русские — оккупанты, и, если потребуют, исполнить гимн.
Просто идиллия. Которую нарушают отдельные досадные недоразумения.
Беседую со своими знакомыми дальше. И они вдруг вспоминают, как знакомая дама, российская гражданка, вышедшая замуж за латыша, отправила свою дочку от первого брака, школьницу-шестиклассницу и тоже российскую гражданку, вместе с классом на экскурсию в Москву. Туда все было нормально. А вот на обратном пути латвийские пограничники тормознули автобус и категорически отказались пропускать девочку к маме. Дескать, нет для этого никаких оснований, а все эти ваши списки туристической группы и разрешение родителей на выезд — пустое место!
— Представляешь, автобус стоит в коридоре между российским и нашим погранпунктом. Дети в шоке, а учительница — молодец все-таки! — заявляет, что девчонку она не бросит. Дети ее поддерживают. Звонит сюда! На дворе ночь. Мать срочно поднимает российского консула, он составляет какую-то гарантию. Мать заказывает такси и за огромные деньги мчится с этой бумагой пятьсот километров до границы. Там ее начинают мурыжить: почему документ только на одном языке, а не на двух, ведь речь идет о российской гражданке?! Вся эта бодяга тянется часов пятнадцать, пока наконец с грехом пополам девчонку вместе с одноклассниками пропускают к их родителям.
Таких историй не одна и не две. Их сотни. Если не тысячи. Например, российская гражданка живет себе спокойно с мужем-латышом, бывшим морским офицером. Двадцать лет живет. Но тут муж умирает. Ей мгновенно приходит предписание: покинуть страну, поскольку никаких оснований для дальнейшего пребывания в Латвии у вас нет. И вот 70-летняя одинокая женщина пакует чемодан и возвращается в поселок на Кольском полуострове, к последнему месту службы мужа перед выходом в отставку. У нее там нет ничего. Ни квартиры, ни родственников. Только давняя подружка.
Это и есть гуманный и демократический подход современного латвийского государства к людям. Точнее, недолюдям, ведь они не граждане ЕС.