Книга «Королевы второго плана»: Софью Пилявскую в 1937-м спас Станиславский, а Татьяна Пельтцер изображала неверность ради развода

В издательстве «Бослен» вышла книга Сергея Капкова «Королевы второго плана», посвященная драматическим судьбам знаменитых советских характерных актрис.

Так получилось, что большинство героинь этой книги широкий зритель знает только в лицо. Наверное, если остановить на улице человека и спросить у него, кто такая Мария Скворцова, он только пожмет плечами. Но мгновенно вспомнит бабушку из последней серии «Гостьи из будущего», в которую превратился космический пират. Да и чудесная Мария Виноградова, снявшаяся в десятках советских фильмах и озвучившая «ежика в тумане», украсила своим присутствием многие десятки фильмов, от «Калины красной» до «Дамы приглашают кавалеров», от «Я шагаю по Москве» до «Из жизни отдыхающих». Но чаще всего у ее героинь не было даже имени, они обозначались как «домработница с собакой» или (как в «Гараже» Эльдара Рязанова) «сотрудница с потекшей курицей, живым карпом и позеленевшей ветчиной»…

Журналист и документалист Сергей Капков в книге «Королевы второго плана» по мере сил восстанавливает справедливость. Там собраны очерки о замечательных актрисах, причем со многими из них  Капков был знаком лично.

Он рассказывает о Валентине Токарской, Капитолине Ильенко, Татьяне Панковой, Нине Агаповой, Марии Капнист, Гликерии Богдановой-Чесноковой, Лилиан Малкиной, Елизавете Уваровой и других. Кинообозреватель «КП» Денис КОРСАКОВ прочитал книгу; вот истории всего трех из множества актрис, о которых в ней идет речь.

Софья Пилявская: биография актрисы, роли, интервью, личная жизнь

Софья Пилявская прожила долгую жизнь – 88 лет (1911-2000). Сыграла в десятках спектаклей МХАТа. Снялась в тридцати пяти фильмах. Но для широкой публики она прежде всего – Алиса Витальевна, тетя Костика из «Покровских ворот». Та самая, перед которой «искусство в большом долгу».

Сергею Капкову, когда тот брал у нее интервью в 1996 году, Софья Станиславовна сказала:

– Ой, как я не люблю этот фильм! Миша Козаков висел на мне, как гиря, чтобы я сыграла эту тетку! Тоже оказался мальчик с умом. А все потому, что у меня было «высокое знакомство» – с Лапиным. Он был руководителем Гостелерадиофонда и другом Брежнева, и от него зависело – пустить это самое произведение на телевидение или нет. И прямо свет клином сошелся на мне! По совести говоря, я согласилась из меркантильных соображений. Мне надо было зарабатывать деньги, потому что не хотелось менять жизнь, менять привычки. Поэтому иногда я шла на компромиссы. Я не люблю «Покровские ворота», потому что считаю, что не надо пытаться налить в стакан пол-литра. А Миша всего туда намешал. И что получилось?..

Но с остальными фильмами вышло еще хуже: «другие картины я даже не помню! Недавно мне подарили фотографию из фильма «Выстрел в спину», а я и забыла, что там снималась…»

Конечно, после «Заговора обреченных» (1950) она получила Сталинскую премию, а в фильме «Все остается людям» (1963) роль была большой, и партнером актрисы был Николай Черкасов. Но уже к 90-м эти картины забыла не только Пилявская, но и зрители. «Анне Карениной» или «Доживем до понедельника» повезло больше, но там Пилявской достались роли отнюдь не центральные.

По происхождению Пилявская была польской дворянкой. Ее отца за увлечение нелегальной политической деятельностью  при царском режиме выслали в Красноярск – там Софья и родилась. (В доме все говорили по-польски и иногда по-французски, – впоследствии, в Москве, ей пришлось при помощи логопеда долго избавляться от сильнейшего польского акцента). После революции отец занял важную должность в новом правительстве и получил квартиру в Кремле, «в доме, где на первом этаже располагалась столовая для ответственных работников, куда ходили люди очень высокого партийного положения. (…) Однажды я влетела в столовую и на входе врезалась в живот какому-то человеку. Он легонько шлепнул меня, а я побежала дальше – искать папу. «Ты знаешь, кого ты толкнула? — спросили меня позже. – Это же был Ленин!» Ну Ленин и Ленин… Я его потом часто видела. После ранения он гулял вдоль Арсенала, и подходить к нему не разрешалось. А с детей что взять? Мы крутились вокруг. Я, например, младшую сестренку возила по Кремлю в коляске. И Ленин часто с нами беседовал. О чем? Я уже и не вспомню. Мы этому не придавали особого значения».

А значение Софья придавала театру, к которому «прикипела» в девять лет. Она была одной из последних учениц Станиславского. Еще в ранней юности занималась в студии при МХАТе. «Его мысль бежала далеко впереди нас, а мы всё топтались на тех задачах, которые он сам для себя или уже решил, или отменил. Наши педагоги возмущались: «Костя! Как же так? Ты же сам дал нам такое задание!» Он искренне удивлялся: «Да? Значит, я был пьян…»

А когда Пилявская поступала в Художественный театр, лично перед Станиславским держала экзамен. «Он сам вызвал меня к себе. И вот ведь какие раньше были строгости: я даже не знала причины вызова, никто ничего не говорил. Я ему читала сорок пять минут! Эту пытку — умирать буду – не забуду! Вспомнила все стихи, которые за три года мы прошли в нашей группе: Пушкина, Лермонтова, Пастернака, Есенина… Читала как безумная, боялась на него посмотреть, потому что на его лице всегда всё отражалось. Константин Сергеевич мог быть необыкновенно терпеливым, даже нежным, но, когда видел или слышал фальшь, тут же становился грозным. Он не умел сердиться, он гневался. Его все боялись, даже старики. Услышать от него «не верю» было самым страшным. «Сначала! Не верю!»

Именно Станиславский спас Пилявскую, когда в 1937 году арестовали ее отца («несколько дней его с другими арестантами в закрытом товарном вагоне возили вокруг Москвы, создавая видимость отправки на север. А потом, доставив на Лубянку и не добившись нужных показаний, расстреляли»). Казалось, что дочери «врага народа» во МХАТе не место. В администрации театра Софью заставили написать заявление «по собственному желанию». Станиславский, который был уже стар и болен, все равно должен был подписывать все бумаги, обойти его было невозможно. Прочитав заявление Пилявской, он его разорвал. «Ему трудно было объяснить политическую подоплеку вопроса, если его устраивала актриса». И, удивительным образом, Софью не то что не арестовали, а вскоре дали звание заслуженной артистки…

Любовь Соколова: биография актрисы, роли, интервью, личная жизнь

По легенде, Любовь Соколову однажды включили в Книгу рекордов Гиннесса как актрису, сыгравшую наибольшее количество ролей в кино. Называлась сумасшедшая цифра – 380 фильмов. На самом деле это преувеличение: в ее фильмографии около 200 картин. Тоже цифра впечатляющая – но надо помнить, что почти везде Соколова играла небольшие роли.

Сергей Капков общался с нею не раз, она даже предлагала ему написать о ней книгу. Но он был страшно занят и отложил эту работу, а летом 2001 года актриса скончалась, не дожив пары месяцев до своего восьмидесятилетия. И все же из нескольких бесед Капкова с Соколовой получился рассказ о ее жизни – местами глубоко трагический.

Она родилась в Иваново в 1921 году. Окончив школу, поехала в Ленинград, поступила в педагогический институт имени Герцена. Но в  скором времени его бросила – узнала, что при «Ленфильме» открывается «киноактерская мастерская». Туда и перешла. Руководил мастерской Сергей Герасимов, и у него Соколова дебютировала в кино, мелькнув в фильме «Маскарад». А еще начала было сниматься в фильме «Фронтовые подруги» по сценарию Сергея Михалкова. «Мне было восемнадцать лет, и всё на съемочной площадке было мне непонятно. Как-то Михалков спел частушку: «Копейку бросил в автомат, а оттуда слышу мат: “Что же ты, ядрена мать, автомат обманывать?!”» Все засмеялись, а меня пулей вынесло из павильона. Я была провинциалкой, и всё это мне показалось очень неприличным. Я бежала по Кировскому и плакала. Этим поступком я сорвала съемки, и вместо меня пригласили другую актрису…»

Ленинград принес ей и счастье, и горе. Она вышла там замуж за красавца-актера дворянского происхождения Георгия Араповского, вошла в его семью, и все складывалось идеально. Но началась война, а затем – блокада, и от голода умерли и муж, и свекровь. Это было в январе 1942-го. «Я осталась одна в квартире с телами двух близких людей. В двадцать лет… Я не знала, что мне делать. Не было сил даже похоронить своих родных. В отчаянии собрала чемоданчик, вышла на площадь Льва Толстого, подумала-подумала и поплелась по проспекту Кирова на Мойку, к институту имени Герцена. Там встретила друзей и какое-то время жила у них. Делали затируху из снега и муки, а чтобы согреться, ломали рояли и жгли их как дрова. (…) Довольно скоро мы узнали, что можно выбраться из города через Ладогу. Уже был освобожден Тихвин, и давали эваколисты. Мы собрались и пошли на Финляндский вокзал. Но как шли? Это страшно вспомнить! Кругом же лежали трупы! То с вырезанными ягодицами, то с вырезанной печенью… Началось людоедство. А на вокзале какой ужас! Все как будто спали. Сотни людей сидели неподвижно. Я подошла поближе и поняла, что все они мертвы. Целыми семьями умирали, сидя на полу, на скамейках. А скольких свезли туда со всего города! Кровь стыла в жилах!»

Соколова часто вспоминала  один эпизод, случившийся в начале войны, до голода. Вот как он выглядит в книге: «1941 год, 31 июля. Стоим мы со свекровью на остановке – решили поехать в Девяткино добыть что-нибудь поесть. Вдруг подходит ко мне мужчина в кепочке, с усиками и бородкой и говорит: «Ты будешь есть по столько (показывает), но будешь жива и счастлива». Свекровь ему: «Какой вы ей подарок преподнесли — у нее сегодня день рождения!» – «Вот и хорошо. Только заучи молитву “Отче наш”. А зовут меня дядя Николай. Если тебе что-нибудь будет нужно, тебе меня каждый укажет». Сказал еще фразу на немецком и ушел в пролом забора. Свекровь шепчет: «К тебе Николай-угодник спустился». Я – к забору, а за ним поле — земля с небом сходится. И никого.

Под Ленинградом жили немцы, поселившиеся здесь еще при царе. И когда наступил страшный голод, я ходила к ним. Скажу по-немецки фразу, что тогда услыхала, они мне лопату дадут, и я копаю — то картофелину, то морковку найду…»

Через Дорогу жизни она все-таки выбралась из Ленинграда, доехала до Иванова, там долго приходила в себя. А потом отправилась в Алма-Ату, куда эвакуировали ВГИК. Получила образование актрисы, но в сороковые годы деваться с ним было особо некуда. Наступал период «малокартинья». В последние годы жизни Сталина фильмов в СССР снималось совсем немного (и половину тех, что снимались, невозможно было смотреть). Она сыграла эпизодические роли в картинах «Поезд идет на Восток», «Повесть о настоящем человеке», «У них есть Родина», «Далеко от Москвы». А потом уехала в Германию – там создали два театра в группе советских войск. В Германии Соколова провела несколько лет. Но для кино эти годы были потеряны – и так получилось, что мы почти не помним ее молодой, сразу – женщиной средних лет. И в основном — в ролях матерей: так уж вышло, что она переиграла их сотни.

У нее самой ребенок был только один, родившийся в браке с режиссером Георгием Данелия. Она назвала его Николаем – в честь св. Николая. «Честно скажу, я и рожать в этот мир не хотела. Родила только от большой любви. Мне уже было тридцать восемь лет! И роды были трудными. Но меня поддерживало то, что я попала в замечательную семью с устоявшимися традициями, с очень хорошими людьми.

А потом, когда муж ушел, наш разрыв стал ударом для всех. Сын, Коля, катался по полу и плакал: «Мама, зачем ты меня родила? Давай умрем вместе!» Но я не умерла, а он умер…

Если бы я могла его вернуть! За что судьба забрала его у меня – не знаю. Что он успел? Родить дочь. Написать несколько картин, которые теперь хранятся у меня. (…) Мой мальчик не хотел жить как все: длинные волосы, серьга в ухе, плеер. На таких раньше смотрели искоса. Не буду рассказывать, что произошло, но происшедшее надломило его. И с семьей отношения не складывались, и в кино не всё шло гладко. Колю всё время что-то тяготило, какое-то предчувствие. (…)

Коле было двадцать шесть лет. Друзья нашли его мертвым в квартире – пришлось лезть через балкон. В руках у него была зажата телефонная трубка. Причину смерти так и не установили».

Татьяну Пельтцер: биография актрисы, роли, личная жизнь

Актер Иван Пельтцер, отец Татьяны, происходил из древнего немецкого рода (среди его дальних родственников был, например, писатель Вальтер Скотт). Благодаря ему дочь впервые вышла на сцену: он поставил «Камо грядеши» по Сенкевичу, где Татьяна играла мальчика Авдия («помню только, что на мне был хитон»). Потом было еще много спектаклей, заменивших ей профессиональное образование.

На демонстрации 7 ноября 1926 года 22-летняя Татьяна познакомилась с немецким коммунистом Гансом Тейблером, за которого вскоре вышла замуж. Выяснилось, что у нее не может быть детей. Ганс убедил ее, что немецкие врачи помогут, и супруги переехали в Берлин. «Идеалистка Татьяна устроилась машинисткой в советское торговое представительство, где ее сразу и дружно возненавидели товарки. Женщины были вынуждены проходить множество комиссий, доказывать свою верность ленинским идеалам, прежде чем могли получить это привилегированное место, а «эта штучка» выскочила замуж за немца и приехала на все готовое. Как Татьяна ни старалась, подружиться ей не удалось ни с кем». А потом Татьяну пригласил в свой спектакль знаменитый режиссер Эрвин Пискатор. Супруг пришел в бешенство и начал орать: «У женщины может быть только одно призвание – слушаться мужа!» Они решили развестись. Чтобы не портить разводом Гансу репутацию, Татьяна сделала вид, что ему неверна: прогуливалась с каким-то кавалером, сама распускала слухи о романе… Под таким соусом муж мог официально расстаться с ней без ущерба для своего реноме.

Она вернулась в СССР, где ей долго не везло. Она снова работала машинисткой, потом выступала в театре – но ей не давали ролей, в которых она могла бы раскрыться… Когда началась война, ее с отцом, как и всех этнических немцев, собрались высылать из Москвы. Спасла их только делегация артистов (Борис Андреев, Петр Алейников, Рина Зеленая, Мария Миронова), пришедших в Моссовет с просьбой оставить Пельтцеров в столице.

И только в 1947 году, когда Пельтцер было 43 года, она окончательно нашла себя на сцене, «прописавшись» в Театре сатиры. А потом она еще очень удачно снялась в нескольких популярных фильмах – и после «Солдата Ивана Бровкина», в котором играла мать этого самого Ивана, обрела всесоюзную популярность. Потом небольших, но незабываемых ролей на экране были десятки: «Морозко», «Деревенский детектив», «12 стульев», «Ты – мне, я – тебе!»!, «Трое в лодке, не считая собаки», «Вам и не снилось», «Формула любви», «После дождичка в четверг», «Личное дело судьи Ивановой»…

Она была очень острой на язык. Марк Захаров рассказывал, что при первом знакомстве на спектакле «Доходное место» Пельтцер встретила его словами: «Ну почему, как только человек ничего не знает и не умеет, так сразу идет в режиссеры?!» (Потом она с Захаровым очень подружилась и в конце концов ушла к нему в «Ленком»). В Театре сатиры долго вспоминали, как актер Борис Новиков на одном собрании сказал ей: «А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас никто не любит, кроме народа!»

При этом возраста она словно не замечала. «Александр Ширвиндт любит вспоминать, как после сдачи спектакля «Проснись и пой!» было решено сделать что-то неординарное, и Пельтцер предложила: «Полетим в Ленинград! К [Андрею] Миронову в «Асторию»! Он сейчас там снимается». И полетели. Два дня гуляли на ее деньги, потому что «заначка» оказалась только у Татьяны Ивановны. Ей всегда можно было позвонить в три часа ночи и сказать: «Поехали!» Она не спрашивала, куда. Могла только спросить, с кем. И если компания ее устраивала, отвечала: «Подъезжайте!»

Говорят, она не любила такси, ездила только на метро. Ей нравилось, когда ее узнают и говорят комплименты. Без сцены и публики она жить не могла – и публика ее обожала. В последнем спектакле «Поминальная молитва», как пишет Сергей Капков, ее выводили на сцену «просто так, почти без слов, как памятник самой себе. Лишь бы зрители могли лицезреть свою любимую актрису». Немногие реплики ей шептал на ухо Александр Абдулов. Увы, Пельтцер под конец своей долгой жизни теряла память, и болезнь прогрессировала. Актрису поместили в больницу, где ее навещали коллеги — близких у нее не осталось. Она гладила по щеке свою подругу, актрису Валентину Токарскую, «и плакала, оттого что не могла вспомнить ее имени»…