Дедушкин каприз: зачем Спилберг потратил $100 млн на фильм «Вестсайдская история»
Энсел Элгорт и Рейчел Зеглер. Кадр из фильма «Вестсайдская история»
В декабре 2021 года прокат выходит новая киноверсия легендарного мюзикла. Предыдущая была снята в 1961 году, получила 10 «Оскаров» и считается одним из лучших фильмов в истории Голливуда. Она вообще-то не сильно устарела за 60 лет — но Стивен Спилберг решил, что аудитории просто необходимо увидеть «Вестсайдскую историю» еще и в его постановке. А наш кинообозреватель Денис КОРСАКОВ полагает, что мир спокойно обошелся бы без его фильма.
Дикая ксенофобия и настоящие пуэрториканцы
У нас со Стивеном Спилбергом мало общего, но кое в чем мы все-таки пересекаемся: оба в детстве потеряли голову от «Вестсайдской истории». Я помню, как посмотрел фильм Роберта Уайза и Джерома Роббинса 2 декабря 1991 года в кинотеатре «Иллюзион»; мне было 13 лет, и это стало одним из самых сильных впечатлений в моей жизни. Дело было не только в музыке Леонарда Бернстайна, не в хореографии Роббинса и не в мелодраматическом сюжете (который, как всем известно, позаимствован из «Ромео и Джульетты» — только действие перенесено в Нью-Йорк, а вместо представителей семейств Монтекки и Капулети по улицам бегают две уличные банды, «Ракеты» и «Акулы»). Фильм показывали в «Иллюзионе» в чешской прокатной копии, отпечатанной на отличной пленке. И «Вестсайдская история» в первую очередь потрясла меня операторской работой, а особенно почему-то — игрой с цветом. За эти два часа я понял, какой эффект можно произвести, умело сочетая на экране очень яркие краски (большинство режиссеров не понимают этого до конца жизни). И пролог, в котором камера летит над Нью-Йорком, медленно снижаясь, и эпилог с невероятно изобретательными для начала 60-х финальными титрами (имена актеров и членов съемочной группы написаны от руки на стенах домов среди граффити), и все, что между ними (безупречная композиция каждого кадра, сверкающий в руке нож, алое закатное солнце, сиреневый шелк, падающий на плечи Натали Вуд) действовали гипнотизирующе.
Ну, а у Стивена Спилберга мама была пианисткой, и несчастный мальчик рос, слушая исключительно классическую музыку. Первая пластинка с популярной музыкой, допущенная в дом, была как раз запись бродвейской «Вестсайдской истории» (Спилбергу, значит, было где-то 11). «Ребенком я влюбился в нее по уши», — говорил Спилберг в недавнем интервью. — «Вестсайдская история» была преследовавшим меня искушением, которому я наконец поддался».
Я сейчас нашел еще одно интервью Спилберга, которое он дал журналу Premiere почти 25 лет назад, в начале 1997-го. Там он произносит две ключевые фразы: «У меня есть сумасшедшая мечта — поставить традиционный мюзикл» и «Не много найдется людей, которые посмеют сказать мне «нет», когда речь идет о моих проектах».
Сейчас Спилберг заявляет, что сюжет «Вестсайдской истории» очень актуален (там ведь описывается межнациональный конфликт между жителями Нью-Йорка и мигрантами из Пуэрто-Рико), что это кино о ксенофобии и расизме, что в его фильме пуэрториканцев наконец-то играют пуэрториканцы, а не белые актеры, намазанные бронзовым тональным кремом (это, конечно, безумно важно), что его фильм якобы ближе к оригинальной бродвейской постановке, чем к фильму. Но в основном это лапша на уши слушателям, а заодно и самому себе. Все гораздо проще: он с детства обожал «Вестсайдскую историю». Он мечтал снять мюзикл. И никто не посмел сказать «нет», когда речь зашла о его проекте.
Из будуара — в церковь
И вот он начинает сцена за сценой переснимать фильм 1961 года (да, извините, именно фильм Уайза и Роббинса. Я за 30 лет пересмотрел его примерно 30 раз, знаю наизусть и имею смелость утверждать, что все разговоры об одержимости Спилберга оригинальным бродвейским мюзиклом нужны для одного: чтобы отвлечь внимание от его одержимости старой киноверсией).
Конечно, он не воспроизводит каждый кадр буквально. Если в оригинале все начиналось с пролета над Нью-Йорком, спилберговская вариация начинается с проезда над какими-то железяками, которые образуют такие же прихотливые геометрические конструкции, как автострады и крыши зданий. Через несколько минут выясняется, что железяки лежат рядом с полуразрушенными многоэтажками: на Манхэттене сносят трущобы, чтобы построить Линкольн-центр. И по этому району, обреченному на уничтожение, бегает, одновременно танцуя, ликующая гопота. «Ракеты» — коренные жители, очень резко реагирующие на все непонятное, особенно на испаноязычных «понаехавших». «Акулы» — как раз испаноязычные, плохо говорящие по-английски, бедные, но пылкие — настаивают что у них такие же права, как у родившихся в Нью-Йорке.
Бывший лидер «Ракет», поляк Тони, только что вышел из тюрьмы, где просидел год за то, что чуть не убил в драке парня. За решеткой он нравственно переродился, к тому же за ним следит инспектор по УДО (это все отсебятина) — в общем, он больше не хочет участвовать в разборках. Зато приходит на танцы, где встречает девушку Марию. И весь остальной мир перестает для них существовать.
Вообще это даже сродни извращенному удовольствию — фиксировать каждое отличие новой версии от старой. В 1961 году Тони с Марией подходили друг к другу посреди спортзала, переоборудованного в дансинг, а в 2021-м заходят за трибуну. В 1961-м Тони заканчивал петь арию «Мария», стоя на мокрой брусчатке, а в 2021-м — стоя в луже. В 1961-м «Америку» пели и танцевали на крыше дома, а в 2021-м — на улице, пробегая мимо магазинчиков и рынков. Символическое венчание Марии и Тони происходит теперь не на складе, а в настоящем храме, пусть и переделанном под музей. I Feel Pretty исполняется не в маленьком магазине подвенечных платьев, а в большом универмаге, где Мария работает уборщицей. Cool — не после кульминационной кровавой разборки с убийством местных Меркуцио и Тибальта, а до (так, впрочем, было и в сценической версии), да еще и с океаном на заднем плане. В главном музыкальном номере, когда квинтет исполняет Tonight, Анита поет, не натягивая чулки, а сидя в церкви. Но вообще, когда доходит до квинтета, Спилберг уже устает вносить косметические правки и, махнув рукой, копирует старую «Вестсайдскую историю» практически в ноль.
У него просто не хватает фантазии (и слишком много пиетета), чтобы переделывать что-то всерьез. Хотя за два с половиной часа находятся и исключения — например, Gee, Officer Krupke. Это был один из самых слабых номеров фильма 1961 года; Спилберг переносит его в полицейский участок и внезапно делает по-настоящему ярким и энергичным. Но в целом кажется, что он боится что-то изменить — и поломать, ненароком все испортить. Очень показательна в этом смысле хореография Роббинса: Спилберг ее модифицирует, но ровно настолько, чтобы она все равно опознавалась буквально с двух движений.
Правда, о той оргии яростных красок, которой была оригинальная «Вестсайдская история», можно забыть сразу. Новый фильм снимал постоянный оператор Спилберга Януш Каминский, любитель приглушенных оттенков и рассеянного света (чтобы везде — в помещениях, на балконах, на улице — было как бы немножко накурено).
Валентина воспитывает шушеру
Или вот еще новшество. В старой «Вестсайдской истории» главным «взрослым» был Док, владелец закусочной, где тусовались юные делинквенты — он единственный пользовался у них каким-никаким авторитетом. Спилберг заменяет Дока его вдовой Валентиной, дамой под 90. Смысл у этого один — дать роль престарелой Рите Морено, которая в оригинале играла Аниту (и получила за эту роль вполне заслуженный «Оскар»). Однако вместо ностальгии получается иллюстрация к аксиоме «Время разрушает все». Технически, по паспорту, это может быть, все еще Рита Морено, но если верить не паспорту, а своим глазам — совершенно другая женщина. Хрупкая, трогательная старушка, которая больше не танцует и едва может петь. И трудно, конечно, поверить, что пацаны с глазами, налитыми тестостероном, внимательно прислушиваются ко мнению этой благообразной пожилой леди.
Но ладно Валентина. Самые серьезные претензии большинство критиков в 1961 году выдвигало к исполнителям ролей Марии и Тони — Натали Вуд и Ричарду Беймеру: актеры казались не сильно одаренными, а герои — слишком чистенькими и сладенькими на фоне той бешеной энергии, что плескалась вокруг. Сейчас Тони играет Энсел Элгорт, а Марию — девушка колумбийско-польского происхождения Рейчел Зеглер. И едва ли они хоть в чем-то превосходят своих предшественников — разве что сами поют (в старом фильме арии за актеров исполняли профессиональные певцы) и не кажутся конфетно-красивыми (слово «конфетно», впрочем, можно убрать). Самое грустное, что между ними не возникает даже той условной голивудской «химии», которая была в старом фильме: непохоже, что эти юноша и девушка с первого взгляда до смерти влюбились друг в друга.
Что общего у «Вестсайдской истории» и второй «Иронии судьбы»
Наверное, вы уже догадались, что в лице автора этой рецензии Стивен Спилберг нарвался не просто на поклонника старой «Вестсайдской истории», а на оголтелого фаната из ультрас. Интересно, что более спокойным критикам новая «Вестсайдская история» в целом нравится. Один даже только что предрек ей «Оскар» за лучший фильм года. Это, положим, дудки, но в целом без номинаций не обойдется.
В конце концов, Спилберг ведь не портит оригинал — старый фильм остается на месте, и ничто не мешает его пересматривать. Его «Вестсайдская история» во всех смыслах бледнее картины 1961 года, но не вызывает отвращения: в ней есть отдельные отличные кадры и… Ну да, отдельные отличные кадры. И по-прежнему замечательная музыка Бернстайна.
Бывает, что ты настолько одержим старым произведением, что хочешь как-то прилепиться к нему, вписать себя в него — примерно так же, как хочешь жениться на девушке, если в нее влюблен. Я подозреваю, что именно это странное чувство в свое время заставило Константина Эрнста снять продолжение «Иронии судьбы». И уж точно именно оно заставило Спилберга на старости лет вернуться к любимому фильму детства. После полувека почти беспорочной службы на голливудских холмах он имел право на этот каприз. И к тому же, «when love comes so strong, there is no right or wrong», как пели Анита и Мария. Хотя в голове все равно крутится фраза из другой арии, совсем короткая: «No better than all right», «сносно — и не более того».
И, конечно, наслаждаться плодами этой любви их создателям куда легче и приятнее, чем всем остальным.
Спасибо, что вы с нами!
