17 ноября 2022 года в российский прокат выходит мелодрама «Тори и Локита», снятая живыми легендами европейского кино братьями Дарденнами. Так и тянет написать в духе завлекательных интернет-заголовков: «только 10% критиков понимают, что с этим фильмом что-то не так». В числе этих устойчивых людей оказался кинообозреватель «КП» Денис КОРСАКОВ.
На Лазурном берегу бельгийцев братьев Дарденнов (Жан-Пьера, 1951 г.р., и Люка, 1954 г.р.) давно уже числят местночтимыми святыми. На Каннском кинофестивале они получили две «Золотые пальмовые ветви» (за «Розетту» в 1999 году и за «Дитя» в 2005-м). Гран-при за «Мальчика с велосипедом» (2011). Приз за режиссуру («Молодой Ахмед», 2019). Приз за лучший сценарий («Молчание Лорны», 2008). Приз лучшему актеру (Оливье Гурме, «Сын», 2002).
Когда их фильм «Два дня, одна ночь» в 2014-м не получил в Каннах даже актерских призов, прогрессивная кинообщественность была несколько шокирована; но ничего, зато Дарденны тогда получили спецприз экуменического жюри за достижения всей жизни, а Марион Котийяр потом номинировали на «Оскар» как лучшую актрису. И это мы не перечисляем еще полученных ими бельгийских кинопремий «Магритт дю синема», премий Общества бельгийских кинокритиков, номинаций на высшую французскую кинопремию «Сезар», призов других фестивалей – Теллурайдского, Сиднейского, Вальядолидского…
У братьев Дарденнов все хорошо. А у их героев, как правило, все плохо. Сплошь и рядом это бедные, униженные, оскорбленные люди, которые часто встают на скользкие дорожки: жестокий капиталистический мир не оставляет им других шансов. Такой беспощадный социальный реализм и пронзительное гуманистическое кино.
Их последний фильм «Тори и Локита» несколько месяцев назад получил в Каннах спецприз по случаю 75-летия фестиваля. У него в данный момент, по сведениям сайта Rotten Tomatoes, 90% положительных рецензий; да что там положительных, чаще – экстатических. «Душераздирающе», «глубоко человечно», «захватывающе», «разобьет вам сердце», «выжимает эмпатию из зрителя»…
Можно дальше не читать вот эту рецензию – ведь мы же понимаем, что 90% кинокритиков-гуманистов не могут ошибаться. Но все же на последней цитате хочется остановиться подробнее, потому что «Тори и Локита» – действительно абсолютно лютая, не знающая никакой милости к зрителю слезовыжималка. Ну вот давайте я вам просто перескажу, что происходит на экране (фильм идет меньше полутора часов, и пересказ долгим тоже не будет).
В Брюсселе живут два мигранта, девушка Локита и мальчик Тори. Выдают себя за брата и сестру, хотя познакомились на корабле, который их вез из Африки. У мальчика есть документы, у девушки нет, но она очень хочет хотя бы фальшивые. Ей соглашаются их нарисовать, но она должна в уплату три месяца проработать на подпольной ферме, поливать и пропалывать марихуану. Причем ее там запирают в комнатке со всеми удобствами, с едой и так далее, – но без телефона.
Узнав, что она не может общаться с «братом», девушка падает на спину и в истерике кричит «Тори! Где Тори! Я должна немедленно поговорить с Тори!» Ей говорят, что сотовые на марихуанной фабрике держать нельзя, потому что их может отследить полиция. Ее даже пытаются утешать, как маленькую девочку. А она все кричит: «Хочу моего Тори!» В целом, она может отказаться от работы и уйти, но хочет и документы, и своего Тори. Да, такая любовь – огромная и святая. Тем временем Тори тоже не может без Локиты, он пробирается к ней на фабрику, и тут же (смекалка!) решает воровать оттуда уже высушенную марихуану, чтобы потом ее продавать по дешевке. Так он и делает, – но мы уже понимаем, что все обернется трагедией.
«Плачь! Плачь! Плачь!» – всю дорогу шепчут тебе в ухо Дарденны. Поразительно, но говорят они это с каким-то леденящим спокойствием. Вероятно, в их картине мира все давно уже дошло до кристальной, действительно святой простоты: вот несчастные детки, а вот жестокий капиталистический мир, и если ты не будешь автоматически, на голых рефлексах сочувствовать Тори и Локите, кто ты после этого? Да попросту тварь, вот ты кто.
При этом психологически «Тори и Локита» – какое-то чудо первобытного искусства. Его тянет сравнить с наскальной живописью (мне все хотелось сравнить с немыми мелодрамами столетней давности, но, боюсь, даже в начале 1920-х мелодрамы о несчастных сиротках были устроены сложнее). Самое ужасное, что и Тори, и Локита на самом деле не вызывают у зрителя (у меня) большой эмпатии: они попросту очень глупые подростки, которые совершают один нелепый, эгоистичный поступок за другим, ни на секунду не соображая, что играют с огнем, а огонь – это вообще-то больно и опасно. И то, что с ними в конце концов происходит – это просто железная решетка причинно-следственных связей. Более того, какой-нибудь крайне неприятный, крайне правый политический деятель запросто может сделать из фильма Дарденнов жестокий вывод: с мигрантами лучше не иметь дела, ни в вопросах растениеводства, ни в чем остальном.
Читатель в этот момент вправе спросить: а может, автор этой рецензии реально тварь? Может, он считает мигрантов людьми третьего сорта? Да вообще-то нет, ни разу. Я воспитан на литературе, которая описывала «свинцовые мерзости жизни», производя при этом огромное впечатление. И я видел немало по-настоящему хороших социальных драм о бедных, страдающих людях – взять хоть сравнительно недавние «Капернаум» Надин Лабаки или «Айку» Сергея Дворцевого. Да, они были гораздо тяжелее «Тори и Локиты» (на котором основные эмоции возникают от растерянного вопроса «А что, так теперь можно снимать фильмы?») Но то было настоящее искусство кино, сложно устроенные картины с живыми и страдающими людьми в центре сюжета. И их авторы добивались прямо противоположного эффекта, чем живые бельгийские классики.
Хотя я и среди российских критиков знаю многих, кого «Тори и Локита» впечатлит. Это, как правило, юноши и девушки со сверхчувствительными сердцами, которым нравится все, что капает на этот орган сургучом. Я раньше часто читал в соцсетях их трепетные рецензии на другие элементарные, сделанные на щелчок чьих-нибудь морщинистых пальцев слезовыжималки. Причем на любые возражения, на любые рассуждения об искусстве и не-искусстве они гордо заявляли одно: «У вас просто нет сердца». И только человеколюбие (возможно, ложно понятое) останавливало меня от того, чтобы ответить: «А у вас – мозга».