45 лет назад, 26 октября 1977 года, на экраны вышел всеми любимый фильм Эльдара Рязанова «Служебный роман». О том, как шли его съемки, рассказывает наш кинообозреватель Денис КОРСАКОВ.
В начале была пьеса, которая называлась «Сослуживцы». Да, Эльдар Рязанов и Эмиль Брагинский были не только кино-, но и обычными драматургами, периодически работавшими для театра. Это потом Рязанов превращал пьесы в фильмы, которые смотрела вся страна. «Ирония судьбы», между прочим, тоже была сочинена для подмостков и называлась «С легким паром! или Однажды в новогоднюю ночь…», а «Забытая мелодия для флейты» изначально шла в советских театрах под названием «Аморальная история». А еще они написали, например, пьесы «Родственники» и «Притворщики», которые Рязанов экранизировать не стал, поэтому сегодня о них все забыли.
Пьесу «Сослуживцы», честно говоря, тоже забыли на фоне «Служебного романа». Но когда-то она была поставлена в 134 (!) театрах по всему СССР. Правда, не всегда спектакли были удачными. В своих мемуарах Рязанов описывает анекдотический случай: они с Эмилем Брагинским работали в писательском Доме творчества в латвийском городке Дубулты и пошли на спектакль в постановке Псковского театра драмы, гастролировавшего в Риге. Чтобы с ужасом обнаружить, что весь их текст переписан и превращен в стихи. Самохвалов говорил со сцены:
Как заместителю мне важно для карьеры
Созданье деловой и «нужной» атмосферы,
Не нужен мне оклад в 400 рублей,
Мне нужен штат лишь из «своих» людей.
И так далее. От скандала псковский театр спасло только то, что Рязанов с Брагинским решили не грабить и без того небогатых провинциальных театральных деятелей.
«Сослуживцы» были поставлены и в Московском театре Маяковского. Спектакль Рязанова вроде бы полностью устроил. Но его телеверсия, показанная по Центральному телевидению (она, кстати, сохранилась), Эльдару Александровичу категорически не понравилась: «Она меня просто как обожгла». Он решил перенести пьесу на экран сам. В качестве названия какое-то время фигурировала «Сказка о руководящей Золушке», но потом выбрали слова «Служебный роман», которые в пьесе произносит Самохвалов.
Вообще, по тексту «Сослуживцы» не сильно отличаются от сценария «Служебного романа». Так, какие-то мелочи. Например, о жене Новосельцева, бросившей его с двумя детьми, Верочка говорила: «Закрутила… помните, ревизор к нам ходил? Помните, с ушами?.. Лиза к нему ушла… Ну, а зачем ревизору чужие дети?» Рыжова, заново «втрескавшаяся» в Самохвалова, в пьесе пыталась затащить его в кино на популярный фильм «Калина красная» (он отбивался). Верочка, рассказывая Калугиной, что нынче в моде, вместо «Сейчас парики не носят» говорила: «Самое модное теперь парики. Только их невозможно достать». И добавляла: «Цвет волос в ходу – с серебряным отливом. Поэтому многие протирают волосы мукой! Пшеничной мукой мелкого помола. Ну, крупчаткой!»
Пожалуй, только сама Верочка в фильме радикально изменилась (но об этом позже). И финал в пьесе все-таки немного другой. Например, Новосельцев за несколько минут до конца если не мирится, то по крайней мере все-таки пожимает руку «гаду» Самохвалову – со словами «За что я себя презираю, так это за то, что я – добрый!» (Самохвалов отвечает: «Ты тоже не такой простенький, как кажешься. Я восхищен тем, как ты стал начальником отдела!» – «Я же твой человек», устало говорит Новосельцев).
Ну, и на последних секундах, после бурной ссоры в кабинете Калугиной, Новосельцев целует ее – и в этот момент распахивается дверь, входит Шурочка. Она ошеломлена, но быстро приходит в себя и требует с каждого по рублю «на прибавление семейства» у какой-то сотрудницы.
Калугина (внося деньги): Товарищ Новосельцев, идите и руководите наконец вашим отделом!
Новосельцев (внося деньги): Я не могу стать начальником отдела. Все будут говорить, что ты продвигаешь мужа!
Шура (мгновенно оценив обстановку): Вносите еще по пятьдесят копеек!
Новосельцев: Это еще для чего?
Шура: На свадебный подарок от коллектива.
Калугина (сразу не сообразив): Кому подарок?
Шура: Как кому? Вам обоим! Вносите деньги и распишитесь!
Занавес.
Для Эльдара Александровича «Служебный роман» был еще и поводом поработать с тремя замечательными актерами, с которыми он раньше на площадке не встречался (он называл их «актерскими резервами»).
Рязанов писал: «Служебный роман» существует в первую очередь потому, что существует Алиса Фрейндлих». Раньше она пробовалась на роль Шуры Азаровой в «Гусарской балладе», но оказалась слишком женственной – никто и никогда не смог бы принять эту девицу за юношу. Потом Фрейндлих чуть не сыграла Алевтину в «Зигзаге удачи» (эта роль писалась специально для нее – но она забеременела). Потом она должна была играть в «С легким паром!», когда это еще был спектакль – но по необъяснимым причинам в ленинградском театре Ленсовета ее сняли с роли. Рязанов пробовал ее на роль Нади в киноверсии, но предпочел Барбару Брыльску… На этот раз Рязанов твердо решил: «Стану перекладывать «Сослуживцев» для кинематографа лишь в том случае, если Калугину сыграет Фрейндлих».
Другой актрисой, которая долго шла к встрече с Рязановым, была Светлана Немоляева. Она когда-то не снялась в «Иронии судьбы», завалив актерские пробы на роль Нади (слишком волновалась). Видимо, поэтому в «Служебный роман» Рязанов утвердил ее без проб. Как, впрочем, и Олега Басилашвили, которого увидел на сцене БДТ в роли Людовика XIV в «Мольере». «Не понимаю, почему я не снимаю вас в своих фильмах», – сказал он после этого актеру. Басилашвили вспоминал, что «нагло и всерьез» ответил: «Да, это понять трудно, я этого тоже не понимаю». Олег Валерианович должен был играть Ипполита в «Иронии судьбы», но у него умер отец. Причем почти одновременно умер актер Ефим Копелян, на роли которого в Большом драматическом театре экстренно ввели Басилашвили… Короче, сотрудничество пришлось отложить.
Вообще, Рязанов сначала заручился согласием шестерых ключевых актеров, показав им текст «Сослуживцев» (а в пьесе, кстати, ровно шесть ролей – там, например, не появляется на сцене Бубликов). Только когда Фрейндлих, Басилашвили, Немоляева, Андрей Мягков, Лия Ахеджакова и Людмила Иванова сказали «да», он начал писать сценарий.
С Андреем Мягковым Рязанов только что работал на «Иронии судьбы», и на это раз вместо обаятельного, поющего под гитару врача предложил ему сыграть «замурзанного, неряшливо одетого, опустившегося клерка с мерзкими усиками». «Все, что было в «Иронии судьбы», уничтожить, и придать ему вид крысы». По ходу фильма он, конечно, преображался.
С Ахеджаковой Эльдар Александрович тоже встретился на «Иронии», был ею очарован, и полностью переделал под нее образ Верочки. В пьесе ей примерно 23 года, авторы писали, что она «гордится своей внешностью, и на это у нее есть основания». Рязанов называл ее «хищницей» и «немножко стервой»: цель ее жизни – выгодный брак. На протяжении всей пьесы она расписывает подруге в телефонную трубку нового перспективного ухажера – ассистента с «Мосфильма», но ближе к концу разочаровывается в нем: «он такой нерешительный, что можно нечаянно выйти замуж за другого…»
Ахеджаковой в момент съемок было 38, она была невысокой, не отличалась сногсшибательной внешностью – и все это сделало Верочку смешной и незабываемой. Кстати, в фильме вместо ассистента Верочка любила законного мужа, фанатика-мотоциклиста. Это с ним она бесконечно разговаривает по телефону («Угадай, что я сейчас курю?..») Его играл Александр Фатюшин, и это была достаточно большая, написанная специально для фильма роль. «Конфликт шел на уровне – он любил ее и мотоцикл, но мотоцикл все-таки больше» – вспоминал Фатюшин. Многие сцены с ним уже сняли, но он параллельно работал в театре, и во время одного спектакля получил травму глаза. Закончить съемки в «Служебном романе» из-за нее Фатюшин не смог, и Рязанов просто убрал этого персонажа: он появляется в фильме всего в паре кадров.
Ну и, наконец, актриса «Современника» Людмила Иванова с необыкновенной легкостью вписалась в образ Шурочки: она и в реальной жизни работала в месткоме, собирала с артистов театра деньги на подарки по случаю чьих-то юбилеев или рождения детей.
Как сразу подметили критики, статистическое учреждение в «Служебном романе» очень похоже на «Геркулес» из «Золотого теленка». Тот располагался в бывшей гостинице, и забыть об этом у сотрудников никак не получалось. Вот и в фильме контора находится в помещении, изначально предназначенном для других целей. «В гигантском павильоне «Мосфильма» было выстроено нечто – то ли бывшая баня, то ли шикарный ресторан, приспособленный ныне под «Статистическое управление» – с десятками перегородок, шкафами, столами, заваленными бумагами. Кое-где возвышались бронзовые обнаженные нимфы, пальмы…» – вспоминал Басилашвили.
И продолжал: «На съемках Эльдар создал очаровательную атмосферу мнимой необязательности – снял с актеров тяжесть ответственности, балагуря, непрерывно остря. Актеры вслед за ним заряжались этой веселой энергией, непрерывно импровизировали, придумывали – Эльдар погрузил нас в атмосферу игры, напомнил простую истину: актер играет, а не занимается тяжелой работой. Репетировали прямо на площадке, изображение с кинокамеры шло на цветной монитор, мы, еще не зная твердо текст, с ролями в руках играли сцену, потом садились перед монитором и обсуждали увиденное; тут следовали властные указания от Эльдара, да и каждый из нас, поглядев на себя со стороны, делал соответствующие выводы… «Проще, легче, выше, веселее», – сказал Станиславский. Фрейндлих, Мягков, Ахеджакова, Щербаков, Немоляева, может быть, и я в какой-то степени воплощали этот лозунг на съемках».
Впрочем, не все было сплошным весельем: Фрейндлих и Басилашвили продолжали служить в ленинградских театрах и должны были выступать в спектаклях, а потом ехать в Москву на съемки. (По иронии судьбы, через то же прошла и Немоляева: она служила в московском театре имени Маяковского, но как раз во время съемок «Служебного романа» тот гастролировал в Ленинграде).
Фрейндлих вспоминала: «Иногда по шесть ночей приходилось проводить в поезде. Бывало, после «Красной стрелы» попадала в кадр такая помятая! Но Эльдар Александрович со мной обращался очень бережно. Давал поспать, а когда такой возможности не было, настраивал гримера, чтобы мне делались всякие припарки к «морде лица» — разгладить бессонные ночи».
Но в целом, съемки, занявшие два месяца, шли достаточно легко. Рязанов снимал фильм большими сценами и сразу тремя камерами, каждая из которых фиксировалась на чем-то отдельном (крупный план, общий план и так далее). Чем-то похоже на работу в театре — но ведь и играли в «Романе» исключительно театральные артисты. При этом режиссер всячески старался сделать картину непохожей на телеспектакль — поэтому в «Служебном романе» такое огромное кадров, снятых на улицах города, не имеющих прямого отношения к сюжету, но создающих необходимое настроение.
В сердце «Служебного романа» – песня «У природы нет плохой погоды», которую Алиса Фрейндлих поет на фоне кадров заснеженной столицы. Этот снег неожиданно выпал раньше времени – 25 сентября 1976 года. (Это был самый ранний большой снегопад за всю историю метеорологических наблюдений в Москве). Рязанов, увидев на улицах сугробы высотой в полметра, резко контрастирующие с еще зеленой листвой, отменил съемку в павильоне, схватил оператора Владимира Нахабцева и метнулся снимать погодную аномалию, понимая, что такая натура попадается раз в жизни.
А несколько недель спустя он гулял по Подмосковью, «по опустошенному осеннему лесу. Под ногами была затвердевшая от первого заморозка земля. (…) Передо мной покатым косогором стелилось поле. Рыжая стерня, охваченная инеем, серебрилась. На горизонте темнела узкая полоска дальнего леса. Крыши деревеньки высовывались из-за косогора, на котором прочно стояли могучие двухэтажные стога. Освещение было тусклое, хмурое. Серо-синие, низкие облака недвижно повисли над озябшим полем. Казалось, я нахожусь не в тридцати километрах от Москвы, а за тысячи верст, и живу не в двадцатом веке, а лет эдак двести назад. Свежий сухой воздух покалывал щеки, бодрил, походка была упругой, а душу наполняло беспричинное ощущение счастья. И вдруг сама собой в голове возникла первая строчка: «У природы нет плохой погоды…» Не успел я изумиться этому явлению, как следом родилась вторая: «Каждая погода – благодать…»
Если учесть, что я уже около тридцати лет, со времен давней юности, не занимался стихосложением, – это было странно. Я подумал, что сейчас это наваждение пройдет, но получилось иначе. Неудержимо поползли следующие строки: «Дождь ли, снег… Любое время года / Надо благодарно принимать».
Я удивился. Честно говоря, мне показалось, что строфа недурна. И вдруг случилось необъяснимое: строчки полезли одна за другой. Не прошло и двадцати минут, как стихотворение сочинилось само, не обращая на меня никакого внимания, как бы помимо моей воли».
Рязанов много раз рассказывал, как отправил стихотворение композитору Андрею Петрову, выдав его за текст английского поэта Уильяма Блейка. (Он все-таки опасался, что написал не очень хороший текст). В целом, Блейк – религиозный мистик, которому всю жизнь являлись грозные видения наяву, художник и автор очень страшных картинок, – не очень подходил на роль автора «У природы нет плохой погоды», но Петров, похоже, в его творчестве разбирался слабо и подвоха не заметил. И написал мелодию. А потом, когда все открылось, долгие годы подозревал Рязанова в том, что он является автором и всех остальных стихов, которые ему присылает – даже когда речь шла о текстах Евтушенко или Ахмадулиной. Их сотрудничество продолжалось много лет, Рязанов написал тексты для нескольких песен – но это уже совсем другая история.