«Фильм ужасен, это чудовищная пошлость»: почему худсовет разрешил Эльдару Рязанову доснять «Карнавальную ночь»

65 лет назад, 29 декабря 1956 года, на экраны вышла одна из самых популярных новогодних комедий. О том, как шла работа над ней, рассказывает наш кинообозреватель Денис КОРСАКОВ

Как всем известно, «Карнавальная ночь» – дебют в художественном полнометражном кино Эльдара Рязанова. Но она не получилась бы такой, какой ее знает зритель, если бы не Иван Пырьев – другой знаменитый режиссер, автор «Трактористов», «Богатой невесты», «Кубанских казаков» и еще десятка комедий и мелодрам. В середине 50-х он был директором «Мосфильма», и лично предложил Рязанову поставить картину («насильно загнал в комедийный жанр», как вспоминал Эльдар Александрович в интервью 40 лет спустя). Лично выбрал актеров на ключевые роли. Давал Рязанову множество советов и контролировал каждый отснятый эпизод: если сцена ему не нравилась, требовал ее переделывать. И в целом, наверное, его можно было бы назвать соавтором фильма, если бы за прошедшие десятилетия в русском языке не появилось слова «продюсер». Да, «Карнавальная ночь» была продюсерским проектом Пырьева.

Игорь Ильинский вместо Петра Константинова

Рязанову в 1955 году, когда работа над «Карнавальной ночью» только началась, было 27 лет. Он успел к этому моменту окончить ВГИК, поработать в документальном кино и стать соавтором фильма-ревю «Весенние голоса». В дальнейшем он, ученик Эйзенштейна и Козинцева, видел себя мастером драмы и мечтал, чтобы люди плакали на его фильмах. Пырьевское предложение снять музыкальную новогоднюю комедию стало для него огромным сюрпризом, и он немедленно отказался.

Но Пырьев считал, что, если Рязанов уже справился с музыкальными номерами в «Весенних голосах», справится и с «Карнавальной ночью». (На съемках «Голосов» он приходил на площадку и незаметно для Рязанова наблюдал за тем, как он работает – так в него и поверил). Иван Александрович был большим режиссером и хорошим психологом, он умел добиваться того, чего хотел, не только от актеров на площадке, но и от людей в обычной жизни. Когда Рязанов объявил, что едет в отпуск на юг, Пырьев попросту отобрал у него билет на поезд, сообщив, что вместо отпуска он отправится в дом творчества с писателями Борисом Ласкиным (соавтором сценария «Голосов») и Владимиром Поляковым: «Будете работать над сценарием «Карнавальной ночи». Пырьев прекрасно понимал, что молодой человек не устроит скандал, а подчинится его произволу. Хотя бы потому, что хочет попасть в штат «Мосфильма», и другого шанса ему не представится.

Рязанов вспоминал, что Пырьев пытался склонить к музыкальной комедии – жанру, который любил и в котором преуспел сам – всех молодых режиссеров, приходивших на «Мосфильм». Но, видимо, у остальных был более твердый характер. Рязанов в процессе подготовки к съемкам «Карнавальной ночи» пытался отбиться от нее еще несколько раз, но Пырьев всякий раз настаивал на своем.

«Главный отрицательный персонаж, Огурцов, символизирует сталинизм» – уверенно говорил Рязанов в интервью «КП» в 2009 году. В 1957-м, во время съемок «Карнавальной ночи», он думал так же, и хотел максимально подчеркнуть зловещие черты в облике героя. На главную роль он выбрал актера Петра Константинова, который зрителя «не столько смешил, сколько страшил». «Эта картина была бы не только смешная, но и жуткая. Салтыково-щедринская вещь. Константинов так напоминал сталинских держиморд, тупых, ограниченных!» – вспоминал Рязанов.

Но Пырьев категорически отмел эту кандидатуру – возможно, потому, что опасался, что подобного рода сатиру сразу положат на полку. Он объявил, что Огурцова должен играть Игорь Ильинский. Замечательный актер к тому моменту не играл в кино ничего значительного уже 18 лет (его предыдущей большой работой был другой бюрократ – Бывалов – в комедии «Волга-Волга»). Рязанову казалось, что он никогда не найдет общего языка с мэтром: Ильинский был звездой, когда он еще не появился на свет! Он его очень боялся. А Ильинский не хотел снова играть бюрократа – ему казалось, что это повторение «Волги-Волги»… И, кстати, в итоге остался работой не очень доволен, писал в мемуарах: «полного творческого удовлетворения от работы в кино [фильм] мне не принес».

Зато с Рязановым они в конце концов подружились и потом вместе работали на «Гусарской балладе». А еще через несколько лет Ильинский снял в качестве режиссера своеобразное продолжение «Карнавальной ночи», фильм «Старый знакомый», где снова исполнил роль Огурцова (в 1969 году картина пользовалась большим успехом в прокате – только потом была очень быстро забыта).

Пырьев прямо в своем кабинете прослушивал всю музыку и песни для фильма, там их и исполняла вживую Людмила Гурченко. Она вспоминала, например: «Анатолий Лепин написал такую замечательную песню о любви! Но Пырьев прослушал ее и сказал: «Песня очень хорошая, но не для этого фильма. А музыку не бросайте, используйте». Тема этой песни звучит в музыкальном номере «Танец с зонтиками».

Опять же, мнение Рязанова по этому поводу было не принципиальным. Впрочем, режиссер не обижался на Пырьева. «Я понимал, что он хочет мне добра. И он всегда в конечном итоге  оказывался прав. Я хотел сделать картину более правдивую, суровую, страшную, менее карнавальную. А Пырьев тянул в эту сторону: он понимал, что только в такой атмосфере может пройти острая сатирическая идея. Он жил в этой стране гораздо дольше меня, и нахлебался больше, чем я, начинающий паренек».

Как Людмилу Касьянову заменили Людмилой Гурченко

Людмила Гурченко попала в «Карнавальную ночь» в силу очень большого везения. Ей было 20 лет, она училась на третьем курсе ВГИКа, и ее мало кто знал: за плечами была пара проходных фильмов и озвучивание главной героини в мелодраме «Человек родился». На пробах в фильм Рязанова она старалась копировать аргентинскую кинозвезду Лолиту Торрес (та пользовалась в 50-е колоссальной популярностью), упивалась тем, как похоже на нее поет… Но то, что увидел худсовет, никому не понравилось. «На экране моська какая-то получилась» – много лет спустя рассказывала сама Гурченко в интервью. А Эльдар Рязанов вспоминал: «Снимать пробу поручили молодому оператору-дебютанту и он снял Гурченко так, что ее невозможно было узнать: на экране пел и плясал просто-напросто уродец. Обезьянка. И  я понял, что эту девушку, несмотря на то, что она очень талантлива, никогда в кино снимать не будут. Просто потому, что она чудовищно некрасива».

Рязанов подумывал о том, чтобы взять на роль Ирину Скобцеву – та замечательно пела и вообще отлично смотрелась в роли Леночки. Увы, она оказалась слишком хороша: Пырьев сказал, что со Скобцевой на экране будет не самодеятельная постановка в Доме культуры, а профессиональное американское ревю, и забраковал актрису. Потом «по блату» в фильм пытались пропихнуть какую-то девушку из Большого театра, о которой говорили, что она любовница председателя Совета министров Николая Булганина (Пырьев лично отбился от этой кандидатуры). В результате на роль взяли Людмилу Касьянову, звезду самодеятельности, проба которой ужасно понравилась и Рязанову, и худсовету.

Но вскоре Пырьев еще раз увидел Гурченко – в коридоре «Мосфильма». В мемуарах она писала: «Я шла подпрыгивающей походкой в огромной широченной юбке, затянутая в талии так, что Лолите Торрес и не снилось. Голова моя, в колечках и с челочкой, была чуть ли не вдвое больше талии. В моде были нижние юбки. Если другие девочки носили одну, то я – сразу две, да такие накрахмаленные, что лучше не садиться. На лице у меня было написано: «Все хочу, все могу, всех люблю, все нравятся». Навстречу шел Иван Александрович Пырьев. Я еще больше завихляла, еще выше задрала подбородок. Пырьев поднял голову, увидел меня, поморщился, а потом лицо его заинтересованно подсобралось, как будто он увидел диковинного зверька.

– Стойте. – Он развернул меня к свету. – Я вас где-то видел.
– Я пробовалась в «Карнавальной ночи».
– А-а, вспомнил. Пела хорошо. А зачем ты так гримасничаешь?
– Ну… – Мы еще постояли, глядя друг на друга. Я нервно переминалась с ноги на ногу, а Пырьев очень серьезно и внимательно глядел на меня и затем позвал за собой. Мы пришли в третий павильон. Пырьев подошел к главному оператору: «Вот актриса. Ты сними ее получше. Поработай над портретом – и будет человек».

Оператор (уже не тот, который делал пробы, а опытный Аркадий Кольцатый), начав снимать актрису, с ходу спросил: «Что это у нее под глазами черно, как у негра в желудке после черного кофе?» Все расхохотались, а Гурченко едва не расплакалась:  «У папы и мамы под глазами были тени и припухлости, они передались и мне… Вот это группка! Вот это я попала! А я ведь еще ни одного слова не сказала – пока только ставили свет…» Кольцатый, впрочем, вскоре извинился, и с Гурченко они подружились.

А куда же делась Касьянова? Рязанов с сожалением вспоминал: «Оказалось, что она выдала на кинопробе, по сути, все, что умела. Это был ее творческий потолок. Профессией она не владела». Лучший друг Рязанова Василий Катанян в середине 1956 года записал в дневнике: «Люся 1 – Касьянова заменена Люсей 2 – Гурченко. Замена произведена была ко всеобщему удовольствию. И что самое приятное в этом деле, по словам оператора (…) — не нужно было привыкать к новому имени».

Касьяновой в тот момент сильно расстраиваться не пришлось – как бы в утешение она тут же получила роль Дульсинеи Тобосской в «Дон Кихоте» Григория Козинцева, – но итоге актерская карьера у нее не сложилась. Всего девять ролей, и большинство забыты. Но жизнь она прожила долгую и интересную: работала то концертмейстером, то искусствоведом, то главным редактором на «Мосфильме», то ресторатором, вышла замуж за немца (и снималась в том числе в ГДР), а скончалась в Праге в 2020 году.

Гурченко и Рязанов сработались не сразу. «Ему категорически не нравились мои штучки-дрючки» — вспоминала потом актриса. Рязанов же говорил, что она «была вся на шарнирах, вертелась такая джазовая — это был перебор для героини из заводской самодеятельности. Я ей говорил: «Не надо так вертеть попой в этом дубле!» — и все переснимал. Наши отношения переросли в дружбу позже».

У Гурченко были все шансы после этого фильма похоронить свою карьеру еще быстрее, чем похоронила ее Касьянова: «Карнавальная ночь» пользовалась колоссальным успехом, но этот же успех девушку и придавил. С одной стороны, не только она сама прославилась, но даже ее папа с мамой стали самыми известными людьми в городе Харькове (мать была вынуждена носить темные очки, прячась от известности). С другой, как писала сама Гурченко, «я долгие годы была актрисой несерьезной — «актрисулькой» легкого жанра. Я на себе испытала эту второсортность… Когда после «Карнавальной ночи» я перестраивалась на драматические роли, я еще долго слышала от зрителей: «А вот Леночка Крылова…» Как трудно побороть инерцию зрителей, режиссеров…»

Впрочем, о чем говорить, если даже родной отец к приезду дочери в Харьков оформил ее комнату в стиле, подобающем звезде «легкого жанра». «На стенах сидели птички с длинными хвостами. На потолке — подводное царство. Вокруг люстры — кружочком, друг за дружкой — плавали пушистые золотые рыбки, точно такие, как в довоенном Дворце пионеров в мраморном бассейне. В четырех углах потолка сидели морские чудовища с многочисленными щупальцами, похожие на Медузу Горгону. А с потолка на стены свешивались длинные ветвистые водоросли — все в розово-зеленой гамме. Мама тихонько сжимала мою руку, а папа с надеждой заглядывал мне в глаза. «Ну, як твой папусик встречаить актрису?»

Как худсовет в пух и прах разнес «Карнавальную ночь»

На съемках Рязанову приходилось невероятно тяжело. Сценарий Ласкина и Полякова, по его словам, напоминал телефонную книгу: ни одного характера, кроме Огурцова, не было прописано, а там, где должны были быть музыкальные номера, стояли ремарки вроде «Леночка Крылова поет песенку-приветствие», без подробностей. Все приходилось придумывать на ходу.

«В сценарии было очень много промахов и пробелов», – говорил Рязанов, – «и я понимал, что единственное спасение этой картины – в лихорадочном ритме: чтобы шел обвал новых впечатлений, чтобы у зрителя не было возможности опомниться. И если первый дубль сцены, которую я снимал, шел две минуты, то на пятом или шестом дубле сцена занимала уже минуту. Надо было сжать все в кулак, чтобы все было как натянутая струна. Картина-то эта идет час десять минут (точнее, 1 час 14 минут. — Ред.), она почти короткометражка. Но в нее столько всего впихнуто, что если бы она шла в нормальном ритме, заняла бы час сорок!»

Пырьев окружил Рязанова опытными людьми, которые могли бы поддержать режиссера-новичка, но в результате многие относились к дебютанту высокомерно и снисходительно. Однажды, Рязанов запомнил это на всю жизнь, помощник режиссера и Кольцатый решили снять сцену вообще без него. Рязанов отошел по делам, а когда вернулся, услышал звук хлопушки и возглас «205-й кадр, дубль первый!» «Оператор не имел никакого права снимать в мое отсутствие. Лишь если бы, уходя, я сам попросил его об этом. Что мне было делать? На размышление оставалась какая-то доля секунды. Не драться же! Не орать! Это говорило бы исключительно о моей слабости. Решение пришло мгновенно. Я вышел из-за декорации и спокойно, но громко сказал помощнику режиссера: «Этот дубль не печатать!» Это значило, что никто не увидит кадра № 205, дубль первый».

Зато Рязанова поддерживал Ильинский, привыкший с молодости относиться к режиссерам с пиететом, а сам привыкший сомневаться во всем, что делает.  «Самоуверенности в нем не было ни на грамм. Он всегда советовался со мной, относился ко мне с невероятным уважением. И когда остальные актеры это увидели, это постепенно перешло и на них. И потом проблем с актерами у меня не было не только на этой картине, но и всю оставшуюся жизнь. Я на первой же картине понял, что артистам надо создавать условия, когда их любят, когда они чувствуют это, когда им комфортно, удобно, уютно, когда они раскрываются, когда нет стеснения, когда могут импровизировать, а Ильинский был замечательный импровизатор. И это стало моей визитной карточкой, моим методом работы с актерами».

«Карнавальную ночь» решили снять «дешево и быстро». Для большинства сцен даже не строили павильоны: снимали прямо в коридорах и фойе театра Советской Армии (было лето, и труппа ухала на гастроли). Цветная пленка была тогда плохой – для нее требовалось очень много света (именно поэтому никто до «Карнавальной ночи» и не снимал на цвет в интерьерах). Аркадию Кольцатому пришлось установить в театре множество осветительных приборов, и от них шел такой жар, что актеры чуть не падали в обморок.

Сергей Филиппов попал в картину без проб, потому что пробы делать было некогда. С ним сразу сняли небольшой эпизод, решив: «Получится – возьмем в картину, не получится – забудем». Эпизод привел всех в восторг, и Филиппова утвердили. Ключевая сцена с его участием, где он читает лекцию про жизнь на Марсе и звезды («Лучше всего, конечно, пять звездочек») снималась дважды, и в первый раз Филиппов действительно пришел на съемку совершенно пьяным. Рязанов по неопытности рассудил, что в кадре это будет даже уместно – и в результате отснял 13 дублей, ни один из которых не был смешным.  Через несколько дней Филиппов пришел на площадку «трезвый, как стеклышко» – на это раз сняли два дубля, и Рязанов даже не знал, какой из них брать в картину: один был лучше другого.

Рязанов делал огромное количество дублей, и это в конце концов его подвело: произошел перерасход пленки и средств, группа выбилась из графика, и на «Мосфильме» экстренно созвали худсовет: надо было решать, что делать с молодым постановщиком, который «валит» картину. «Я был никто, считаться со мной было не нужно. Сергей Юткевич, самый маститый режиссер, не вылезавший с Каннского фестиваля, где был членом жюри, сказал, что фильм ужасен, что это чудовищная пошлость, что выхода нет, никакой другой режиссер не возьмется это доделывать, и у «Мосфильма» есть только один выход: дать Рязанову доснять «Карнавальную ночь», а потом забыть как о кошмарном сне и об этом фильме, и об этом режиссере. И все были согласны. Можно было раскиснуть и расплакаться, поплыть по течению, но я сжал зубы: «Я им покажу!» Это было тоже воспитание характера».

После худсовета Пырьев попросил Михаила Ромма – очень уважаемого режиссера, с мнением которого все считались – посмотреть тот же материал. И Ромм хохотал, чуть не падая со стула, а потом наговорил Пырьеву теплых слов и о картине, и о ее постановщике. А Рязанов полвека спустя говорил: «И потом меня уже никто не трогал… Но в тот момент я не думал, ни о фестивалях, ни об успехе. Выжить. Просто надо было выжить, и больше ничего».

Но в самом конце 1956 года картина вышла в прокат. И о перерасходе бюджета (миллион рублей!) вскоре уже не вспоминал никто: колоссальные сборы во много раз перекрыли все расходы на съемки. «Карнавальная ночь» побила все рекорды по посещаемости в нашей великой и необъятной стране. [Количество зрителей, купивших билеты] превышало население страны – картину смотрели по десятку раз!» – писала Гурченко. Это, мягко говоря, преувеличение, но успех действительно был огромным. «Карнавальную ночь» сейчас иногда называют первым фильмом хрущевской оттепели, и зрители действительно пересматривали ее в кино по много раз – в ней словно был свежий воздух. Именно по образцу «Карнавальной ночи» на телевидении вскоре стали снимать «Голубые огоньки». И через 65 лет после премьеры эта картина жива. И телевидение не даст нам об этом забыть – уже полвека «Карнавальная ночь» обязательна для показа на Новый год.