За что родителям-убийцам из Брянска такая милость, как пожизненное?
Меня упрекнули на ток-шоу в том, что я вышел за рамки этической приемлемости. Мне, вообще–то, через день говорят подобное, но на сей раз речь шла об убиенной Анечке Шкапцовой и ее родителях – ублюдках, и я сказал ведущему, которого моя «Комсомолка» каждый год записывает в самые сексуальные и умные, что нелюдей, для которых убить ребенка это аргумент в споре – ссоре, как сожрать макароны и запить пивком, надо казнить, желательно публично.
Девочка мертва, а я сижу в студии, куда все пришли сводить друг с другом счеты и себя выпятить. Я, семикратныйт (есть подозрение,что грядет продолжение) папа, пришел с требованием, чтобы возродили смертную казнь. Ее-то, безвинную кроху А., ангелы взяли в небесный свой приют, а за каким мы отдаляем мрази КУЛАГИНУ переселение в ад, в страну кипящих котлов, где корячятся такие же, как он и его жена-тварь, мутанты?!
Среди наших родных, но неухоженных осин ролевыми моделями давно стали оборотни, депутаты – воришки, горе-спортсмены, оборотистые, продувные проститутки, ангажированные телецицероны, олигархи, меняющиеся в лице, когда их спросишь про последнюю прочитанную книгу,актрисульки,монетизирующие свои деланные сиськи через депутатство...
Кто выключит это кино,исполненное психозов и неврозов?! Вот эти двое, грёбаные уроды, убившие дочь, а после поставившие целый спектакль, – за что такая милость, как пожизненное заключение?! Оставьте ваши порожние разговоры бесконечной утонченности о том, что мы не должны превращаться в животных или, как на сайте КП, о том, что нельзя терпеть мужей-тиранов!
Чем эта тварь Светлана лучше-то?! Она не заслуживает даже памяти об Анечке, как мы не заслуживаем всех анечек Земли, я бы повырывал разговорные устройства у всех, кто говорит о С. Шкапцовой как о жертве. Нелюди, уже погрузившись в чистилище, тянут нас, медленно погружающихся в безумие, за собой. Я туда не хочу. Я хочу их казнить. За Анечку.
Читайте также:
Отец убитой брянской девочки в зале суда: «Я не хотел причинять ей вреда!». Мать лишь молчала