Борис Смолкин: «Самое простое и нормальное - это смеяться над собой, чтобы не плакать»

«Радио двух столиц», совместный проект радио «Балтика» и радиостанции «Комсомольская правда» 97,2 ФМ.

Гость - Борис Григорьевич Смолкин, заслуженный артист России, самый знаменитый дворецкий нашей страны.

В московской студии Елена Афонина, в питерской - Сергей Неделин.

Афонина:

- Борис Григорьевич, мы с Сергеем решили такой вопрос нашей аудитории адресовать: над чем вы смеетесь, чтобы не плакать? Но поскольку у нас традиционно идет перекличка двух городов, то мы таким образом объединяем жителей двух этих столиц и пытаемся выяснить, чем юмор одного города отличается от другого, и вообще чем отличаются люди по определениям смеха, слез и т.д. А вы над чем смеетесь, чтобы не плакать?

Борис Смолкин:

- Над чем я смеюсь, чтобы не плакать? Ну, самое простое и нормальное - это смеяться над собой, чтобы не плакать. Остальное уже долго рассказывать.

Афонина:

- Знаете, на театре говорят «не верю». А в жизни «не понимаю» - часто у вас эта фраза вертится на языке?

Смолкин:

- Да она не вертится. Я и говорю ее. Она почти не сходит с языка.

Афонина:

- А что, так жизнь изменилась?

Смолкин:

- Да почему изменилась? Наоборот, она не изменилась. Вот что ужасно.

Неделин:

- Несколько столетий назад с такими вещами, в частности, помогала бороться сатира. Тот же самый Салтыков-Щедрин. Не знаю, менялось или не менялось что-то сразу, но его, по крайней мере, слушали. А сегодня?

Смолкин:

- Я думаю, что Салтыкова-Щедрина не грех прочитать и сейчас. К сожалению, меняются социальные условия, но сама природа человека мало меняется. Меняются просто условия жизни, условия существования и т.д. А человек-то не меняется. Не надо так прямолинейно, что прочитал литературу и стал другим человеком. Это не совсем так. Хотя я надеюсь, что искусство влияет каким-то образом, если к нему прикасаешься. Но все большая и большая часть людей, живущих сейчас, на мой взгляд, очень мало и очень по касательной соприкасается с настоящим искусством.

Афонина:

- Что такое в вашем понимании настоящее искусство?

Смолкин:

- Как говорила незабвенная Фаина Георгиевна Раневская, настоящее искусство в Третьяковской галерее. Наверняка есть сермяжная правда в этом. Хотя, конечно, примеры настоящего искусства есть в разных областях – и на театре, и в кино, в литературе, в живописи. На телевидении, частенько и на радио – я боюсь, что это к искусству мало имеет отношения. Не все, конечно, но большая часть, с чем соприкасаются нынешние поколения молодых людей и т.д., которые, к сожалению, редко берут в руки книгу.

Неделин:

- Ваше мнение очень важно, потому что вы имеете самое непосредственное отношение к телевидению.

Смолкин:

- Я не руковожу телевидением. Я не знаю, почему так происходит. Могу только догадываться.

Афонина:

- «Моей прекрасной няне» вы отдали 4 года своей творческой полноценной жизни.

Смолкин:

- Да. Ну, будем называть мою жизнь полноценной.

Афонина:

- Если на съемочной площадке проводишь практически целый день 365 дней в году, то, наверное, это все-таки полноценная жизнь. Говоря о том, что телевидение нас как-то пичкает, пытается и т.д., это мы сейчас про что говорим? Не про эти проекты, а про какие-то другие?

Смолкин:

- Сериалы бывают разные. Но, к сожалению, преобладают совсем пустые, весьма низкопробные. Я не против сериалов. Они дают работу артистам, режиссерам, художникам, операторам, осветителям. Они позволяют артистам что-то заработать, а что-то, может быть, и сыграть, если повезет. Другое дело, что в общей массе… Но в общей массе и не должно быть. Настоящее искусство - это не массовая история, наверное. Конечно, появляются где-то хорошие сериалы и хорошие фильмы.

Неделин:

- Есть какие-то вещи, может быть, на том же телевидении или вообще в жизни, о которых вы могли бы сказать, что вы категорически против?

Смолкин:

- Наверное, мог бы. Я большой противник передачи «Комеди Клаб». Я однажды присутствовал на одном из представлений. Я выдержал, наверное, минут 40. Потом решил исчезнуть. У меня было ощущение, что я в каком-то общественном туалете или в какой-то курилке вокзальной. Это очень странно.

Афонина:

- Но места дороги в таких курилках. Например, в бывшем московском казино, где снимается московский «Комеди Клаб», столик стоит 18 тысяч.

Неделин:

- Борис Григорьевич, правда, что в свое время вы работали над диссертацией о юморе?

Смолкин:

- Да, была такая история в моей жизни. Я закончил аспирантуру нашего театрального института, тогда ленинградского, и писал диссертацию по актерскому мастерству под названием «Комический актер. Средства воспитания и возможности развития». Естественно, касался природы юмора, истории юмора. Я исследовал это на стыке разных наук – и медицины, и математики, всего, чего хотите, поэтому переворошил очень много всякой литературы по этому поводу. Но не написал ее, у меня не было сил и возможностей. Надо было бросить быть артистом и садиться писать диссертацию. Я написал только автореферат. Применительно к моей профессии - я преподаю актерское мастерство…

Неделин:

- А за современной историей юмора продолжаете следить – что происходит, по крайней мере, на каких-то публичных площадках? Не берем сейчас «Комеди Клаб» тот же самый.

Смолкин:

- Те же самые ребята, которые, например, присутствовали в «Комеди Клаб», вызывают у меня глубокие симпатии в «Прожеторперисхилтон». Я понимаю, что это милые, обаятельные, образованные, интеллигентные люди, но там превращаются в каких-то отщепенцев-студентов. Я даже не знаю, над чем они шутят. А вот «Прожекторперисхилтон» - да, мне это очень приятно. И я с большим наслаждением слушаю и Сережу Светлакова, и Ваню Урганта.

Афонина:

- Может быть, это актерская натура, которая способна в предлагаемых обстоятельствах и так и этак пошутить, если мы говорим про определенные личности, которые и в одном, и в другом проекте участвуют?

Смолкин:

- Я глубоко этот процесс не исследовал. Вы думаете, я всю жизнь этим подробно занимаюсь? Мне не очень понятно, неужели так место меняет человека? Чтобы выйти в приличной программе «Перисхилтон» и производить очень хорошее впечатление, достойно шутить, и те же люди, попадая в «Комеди Клаб», кардинально меняются. И это слушать невозможно. Но это мое мнение. А почему это так происходит, я не знаю.

Неделин:

- Насколько я помню, история там развивалась как раз наоборот. Сначала был «Комеди Клаб», а потом героев «Комеди Клаб» пригласили на Первый канал.

Смолкин:

- Будем надеяться, что они растут. Я немножко анализировал. Понимаете, стенд-ап камеди – эта история родилась не у нас, а в США. И там было очень популярно (и до сих пор популярно) стенд-ап камеди, когда артист выходит на публику в каком-нибудь небольшом клубе, ресторане, и разговаривает, шутит и т.д. Другое дело, что очень обидно, когда эти люди, которые шутят у нас, этим и заканчивают. Там артисты с этого начинают, это их трамплин, дальше они начинают учиться быть артистами, и появляются достаточно известные фигуры. А у нас этим заканчивается. И это, на мой взгляд, настораживает.

Неделин:

- Тем не менее, были же и у нас подобного рода традиции. Вспомним знаменитых одесских куплетистов, юмористов.

Смолкин:

- Нет, это жанр. Это артисты. Стенд-ап камеди - это другое. Все эти жанры, которые теперь иногда к нам возвращаются из Америки – комедия положений, ситком так называемый и т.д., - я уверен, что это родилось далеко не в Америке. И в России все это было, и давно было, и на высочайшем уровне, с замечательными примерами. Другое дело, что не всегда их снимали по телевидению. «Кабачок 13 стульев» знаменитый - это тоже в своем роде ситком.

Афонина:

- Борис Григорьевич, вы признались, что смеетесь над собой. А когда вы научились этому искусству? Это исключительно выставлять себя на всеобщее посмешище и первым же смеяться.

Смолкин:

- Я не уверен, можно ли этому научиться. Я предполагаю, что когда у ребенка формируется чувство юмора (а оно формируется очень рано, до 5 лет, как и все остальные чувства), то оно идет в связке с возможностью посмеяться над собой. Это абсолютно неотделимые понятия, по-моему.

Афонина:

- Наблюдая за своим сыном Глебом, вы обнаруживали чувство юмора у него?

Смолкин:

- Вы знаете, какие-то зачатки есть. Он может посмеяться и над собой, и спокойно реагирует на мои довольно шутливые замечания по его поводу.

Неделин:

- Если говорить о юности, вы в свое время рвались в артисты, насколько я знаю, очень настойчиво. Вы сразу себя видели в таком комическом амплуа, или все-таки хотелось серьезных драматических, трагических ролей?

Смолкин:

- Я хотел быть артистом. Сколько себя помню. Первый случай, когда мне было лет 6-7. К нам из Москвы приехал фронтовой товарищ моего отца. Он был в Москве директором какого-то небольшого завода. Они приехали с женой, привезли мне какой-то подарок. Когда вошли к нам в квартиру, он задал такой обыденный, ни к чему не обязывающий вопрос: ну, привет, кем хочешь быть? И я честно ему сказал: я хочу быть клоуном. И повисла пауза.

Неделин:

- Почему?

Смолкин:

- Я думаю, что мои родители не такой судьбы хотели мне. Я хотел быть клоуном. Клоун это артист, а я хотел быть артистом. Были замечательные клоуны в России, в Советском Союзе, и в мире были замечательные клоуны. Это не значит, что я хотел работать в цирке. Я хотел работать в театре. Но я хотел быть клоуном. Пожалуй, я от этого не отрекаюсь и сейчас.

Неделин:

- Если говорить о детстве, то вы с рождения жили в Ленинграде. И был такой эпизод, когда вам предложили переехать в Москву, работать в московском театре, а вы отказались.

Смолкин:

- Был такой период в моей жизни. Как-то не случилось. Ну, не хотел я уезжать из Ленинграда, где и сейчас живу, а езжу работать в Москву. Благо недалеко, и теперь можно быстро доехать.

Афонина:

- Борис Григорьевич, вы легкий на подъем человек? Вас можно в одну минуту сорвать и зазвать на какой-то новый проект?

Смолкин:

- Судя по тому, что я сегодня сюда пришел, я еще легок на подъем.

Афонина:

- Если бы это было 1 января, это было бы испытанием на прочность.

Смолкин:

- Вы знаете, 1 января меня не пугает, поскольку я человек непьющий.

Афонина:

- Вообще?

Смолкин:

- Вообще. И уже довольно много лет я совсем ничего не пью. А что вас это так пугает? Такое ощущение, что вы в окружении напитков сидите, со стаканом в руке, и не понимаете, как это можно не пить.

Афонина:

- Когда думаешь о том, какой сложный путь приходится пройти актеру от корпоративов, елок и всего прочего до театра, то начинаешь как-то сомневаться, что этот путь можно пройти абсолютно без дополнительных градусов.

Смолкин:

- У меня были такие испытания. Когда я учился в театральном институте, была такая организация в Ленинграде, называлась «Невские зори» - бюро добрых услуг. И вот перед разными праздниками это бюро с посыльным рассылало подарки людям. Естественно, перед Новым годом это были Деды Морозы, которые садились в машину, наполненную подарками, с квитанциями и адресами, и развозили по разным квартирам. Самое страшное было на этой работе к концу смены не упасть, потому что угощали в каждом доме. Но ребята со старших курсов научили меня: «Ты к этой шубе Деда Мороза нашей внутри два кармана. Справа карман для цветного питья (там будет фляжка, куда ты будешь сливать цветное), а слева карман для водки». Это меня просто спасло. Я действительно нашил два больших кармана, вставлял туда фляжки и сливал все, чем меня угощали. К вечеру я приходил домой при полном вооружении.

Неделин:

- Вас часто разыгрывают? И любите ли вы, когда вас разыгрывают?

Смолкин:

- Я люблю, когда меня разыгрывают. А что же плохого? Сегодня замечательно радио нас всех разыграло, что переход на летнее время отменен, что наш президент чуть ли не вручную переводил часы на Кремлевской башне.

Афонина:

- Борис Григорьевич, вы часто такие стихийные, спонтанные праздники устраиваете?

Смолкин:

- Я считаю, что день дурака, по-моему, должен у нас чаще отмечаться.

Афонина:

- Дней 365 в году или как?

Смолкин:

- Ну, изредка выходные какие-то должны быть даже у дураков. Конечно, праздники пытаюсь организовать. Я не могу назвать это праздниками, но пытаюсь какие-то сюрпризы, неожиданности сделать в семье, когда мы редко встречаемся. Все-таки я приезжаю из Москвы или из других уголков нашей России. Я приезжаю, конечно, что-нибудь устраиваю. Хочется чего-нибудь такого, радостного, неожиданного.

Неделин:

- Вы ревностный ценитель семейных традиций, семейных обычаев?

Смолкин:

- Думаю, что да.

Неделин:

- Я знаю, что вы очень трепетно относитесь и к Петербургу, по крайней мере, к его историческому духу и облику, и к тем традициям, которые связаны с ленинградским…

Смолкин:

- Я должен сейчас заплакать, потому что это, к сожалению, трагическая история – то, что происходит сейчас в Петербурге. Впрочем, и в Москве. Вы не радуйтесь, Лена, у вас тоже весело там.

Афонина:

- Кто бы спорил.

Смолкин:

- Никто не спорит. Один человек, правда, у вас спорит, но не будем называть его фамилию.

Афонина:

- Если мы имеем в виду одного человека, так он с инспекцией очередной как проедет по Москве, так сразу укажет на болевые точки: «Что это у нас среди зимы лужи? Убрать!»

Смолкин:

- Ребята, это Салтыков-Щедрин. Читайте Салтыкова-Щедрина. Кстати, тоже был губернатором в свое время. И это как раз печальная тема. Я действительно стараюсь трепетно относиться к семье. Естественно, я без трепета не могу относиться к Санкт-Петербургу (Ленинграду), в котором я вырос, родился, учился, жил, живу и, надеюсь, еще буду жить. И в котором жили мои предки.

Афонина:

- Коль мы затеяли такой семейный разговор, скажите, вы не домостроевец случайно – по натуре своей, по складу, по характеру?

Смолкин:

- К сожалению, нет. У меня есть какие-то фантазии, мечты. Мне все время хотелось быть домостроевцем, но у меня не получается. Мне очень нравится, когда семья собирается за одним столом, пьют чай.

Неделин:

- Стол, насколько я знаю, у вас тоже старый, семейный.

Смолкин:

- К сожалению, квартира не позволяет, поэтому пришлось отвезти его на дачу. Это стол еще моего отца, старинный круглый дубовый. Хочется абажура какого-то сверху, и чтобы все сидели за столом, беседовали. Ничего у меня не получается пока.

Неделин:

- Ваш знаменитый дворецкий Константин на вас похож?

Смолкин:

- Наверное. Во-первых, внешне. Конечно, какие-то черты его мне близки. У артиста палитра очень простая, он из себя ведь вынимает, у него же красок нет. Конечно, какие-то вещи близки.Но это такой персонаж. На мой взгляд, он немножко фантастический, потому что людей такой профессии в России нет, не было и, надеюсь, не будет. Это не российская традиция.

Афонина:

- Как это нет? У нас в Москве самое большое количество миллиардеров, даже больше, чем в Нью-Йорке. И я подозреваю, что среди тех, кто все-таки не только номинально числится в Москве, но и проживает, есть люди, у которых есть и дворецкие.

Смолкин:

- Возможно. Но это завезенная история все-таки. В русской традиции управляющий имением, ключница, экономка и т.д. А вот дворецкий – нет. Это люди, которые специально на это учатся, платят за это большие деньги. Правда, потом большие деньги получают за это. Дворецкий в Англии получает 60 тысяч фунтов в год. Это приличные деньги. Но он для этого довольно долго учится этому. Возможно, у кого-то из ваших знакомых миллиардеров, Лена, есть дворецкие.

Неделин:

- Борис Григорьевич, положа руку на сердце, вы рады, что именно эта роль дворецкого сделала вас знаменитым на всю страну? Или, может быть, хотелось прославиться какой-то другой ролью?

Смолкин:

- Этого ведь могло не случиться. Нельзя быть неблагодарным той роли, благодаря которой ты стал известен зрителям. Другое дело, что я сыграл в своей жизни много всяких ролей и на театре, и в кино. Но вот эта роль запомнилась людям. Причем запомнилась, насколько я понимаю, с положительным знаком. Что ж в этом плохого, что ж гневить бога? Слава богу, что там случилось, могло ведь этого и не произойти. Могла роль пройти мимо. Говорить, что я хотел бы прославиться ролью Гамлета… Не дождетесь.

Афонина:

- Но не рекламой майонеза уж точно.

Смолкин:

- Кстати, продукт веселенький, на мой взгляд. Это тоже ведь, в общем, моя профессия.

Эта роль в ряду разных ролей, которые я сыграл. Нормальная роль, нормальный человек, нормальная компания была, снимались, веселые ребята.

Афонина:

- По поводу компании. Эта актерская компания, которая была у вас в свое время в 80-х, когда было такое актерское содружество, братство, взаимопонимание, - сейчас такое возможно, в тех обстоятельствах, в которых вы существуете?

Неделин:

- Возможна ли актерская команда КВН, которую вы возглавляли?

Смолкин:

- Боюсь, что нет.

Неделин:

- Почему?

Смолкин:

- Потому что что-то изменилось в людях. Я сужу даже по своим студентам, по молодым артистам. Нет такого, что мы на энтузиазме собирались, театральный марафон организовывали, артисты из разных театров собирались по ночам, что-то придумывали, репетировали. Боюсь, что сейчас этого не поднять.

Неделин:

- Как, по-вашему, есть достойная смена тем, кто уходит (Людмила Гурченко недавно ушла из жизни)?

Смолкин:

- Ребята, давайте надеяться, что есть. Такой, конечно, не будет. И, думаю, что такой, как Людмила Марковна Гурченко, и не должно быть. Она была единственная в своем роде, большая, великая артистка. Но на смену, естественно, будут приходить другие таланты.

Неделин:

- Просто не хочется остаться у разбитого корыта под названием «Комеди Клаб».

Афонина:

- Сережа, помнишь, как в песне: «Придут честолюбивые дублеры… Дай бог им лучше нашего сыграть», - пела в свое время Людмила Марковна Гурченко.