О, сколько пересудов чудных случилось за последний месяц вокруг балерины Насти Волочковой. Как она раздевалась! Как она материлась! Воздушно и совсем, совсем неадекватно. Раньше по части неадекватности у нас была одна икона: Чацкий мог сказать все, что в голову взбредет. Теперь их двое? Настя - и Чацкий? Внезапная парочка, согласитесь.
Разговоры про Волочкову и вокруг Волочковой – будто из той самой комедии:
- Ну, Настя, - навела тут эту кутерьму.
- Как, Волочкову? Упекли в тюрьму?
- Да, напекло ей лоб, сошла с ума от раны.
- Что? К олигархам в клоб? Танцует с басурманом?
Примерно так и судачат.
***
Чацкий, конечно, был хорош. Никто ему не угодил - ни тот, что «на золоте едал», ни тот, который «на цыпочках и небогат словами». Никто, и все. Ну и что странного - тут же заработал себе диагноз у психиатров из бомонда.
Но с чего это вдруг у него?
Настя уж совсем в чацкие не годилась – с ее-то всегдашней покладистостью. И вдруг на тебе. Не просто сфотографировала свое целомудрие македонское - а с этаким вызовом, нате, мол. Вокруг настиных ракурсов занялась суета, но целовать ее в пачку не стали – а наоборот, локтями, локтями. А она ну в ответ огрызаться. Не в рифму, как Чацкий, но от души, - то есть, по-матерному, с загогулинами. И с обличительным уклоном, однопартийцам, церковникам, всем подряд. Вольтерьянку аж с эфира сняли, аж сразу два телеканала. И в том, что балерину вдруг понесло, - при желании нетрудно усмотреть признаки весеннего обострения.
Но с чего это вдруг у нее?
Волочкова устроила эротическую фотосессию на Мальдивах
***
Чацкому было - ну лет двадцать, ну, может, с хвостиком. Вьюношескую его пылкость не сбросишь со счетов. И как только коварная девушка Софья променяла его на... Даже неважно на кого, главное, променяла (хотя это был жалкий Молчалин), - герой стал, раззудись плечо, костерить все мироустройство. Вырос у того же Фамусова (софьиного папаши) - а теперь прозрел сразу и ну прям на дух не переносит. И сбежал ведь - искать, «где оскорбленному есть чувству уголок». Чувство тут - главное слово.
У Волочковой - непонятно что вдруг так разбередилось. Что за тайные чувства в ней завибрировали? Все балеринные интимы, казалось, были наружу - а теперь стало ясно, что только казалось.
У девушек ведь так не бывает, чтоб ни с того ни с сего они правду-матк резали. Вот в том же «Горе от ума» графиня-внучка Хрюмина уходит, ей вечеринку испортили - и она в сердцах: «Какие-то уроды с того света! И не с кем говорить, и не с кем танцевать!». Вот так и у Насти – с какого-то же явно перепугу – начались все эти странности. С какого такого смятения чувств – разделась, понесла какую-то пургу, закусив удила? Кто-то, может, сочтет, что в телодвижениях Насти, в ее импульсивном бичевании общественных пороков как раз больше от Хрюминой-внучки, чем от Чацкого. Но... что толку на сей счет гадать – оставим это ученым литературоведам.
***
Собственно, и Чацкий, и Настя – наговорили потоки слов. И ведь что занятно, среди всякой чепухи, наговорили еще и очевидных справедливостей. Какой смысл (это и Пушкин удивлялся) наивностью своей веселить Скалозубов? Да никакого. И много ли в этом ума? Ведь речи их – лишь фантик анекдота. Какие уж там обличения и прынципиальные споры - публика пошелестит, пожует, похихикает: а для чего еще анекдот?
***
Какие времена, такие и чацкие. Теперь они другие, голые и смешные. Зато диагноз общественная публика ставит героям все тот же. Растуды их в одну карету.