Дмитрий Быков: «Читатель должен быть толстым и ленивым»

Этот роман, написанный сочно и густо, - о масонских авантюрах, творившихся в Ленинграде в 1926 году. Реального человека, нажимающего на кнопочки и пружины тех событий, звали Борис Астромов (а вообще-то Кириченко). Быков заменил начальную букву фамилии на «О», да и дело с концом - ни один дотошный сухарь теперь не придерется к авторским фантазиям, родившим личность разнообразную и противоречивую. Быковский герой - масонский охмуритель, суперлюбовник, умник и доноситель. Вербует алчущих истины интеллигентных простачков - студентов, актрис, законников и экс-дворян - в масонскую ложу, учит их медитировать, разводит разговорчики о магии, шумерах, Вавилоне, Рафаэле, христианстве и монархии, потом потрошит из них тайны и идет в ОГПУ. Дальше нагнетается всяческий ужас, но оттого все становится еще интереснее. «Комсомолка» публикует парочку заманчивых отрывков из этой книги. САМЦЫ И ПИШБАРЫШНИ ...Весной 1925 года в Ленинграде шептались о судьбе пишбарышни Ирочки, без остатка исчезнувшей среди рабочего дня при обстоятельствах невообразимых. Трудность была в том, что очевидцами исчезновения оказались только прямой его виновник, Ирочкин начальник Мокеев, да потрясенная Лариса Шматко, девушка из Полтавы, приглашенная Мокеевым в свидетельницы крутого разговора... Говорили, будто Ирочка приглянулась Мокееву, но не ответила на притязания, - бросьте, она была вовсе не по нему... Мокееву нравились женщины толстые, половое чувство было в нем сильно. Мокеев вообще не понимал, зачем нужны такие, как Ирочка. Он удовольствовался бы, на худой конец, вспышкой гнева с ее стороны - все что-то живое, но проклятая водоросль не умела сердиться. Бледная, гибкая, с треугольным безвольным лицом, хлопающая прозрачными серыми глазами - она молча глотала его окрики, обещания оштрафовать, вычистить и сократить. Чем больше Мокеев орал на нее, тем сильней злился на себя за это, - но поскольку плотные, сочные натуры не могут обращать гнев на себя, он привычно ненавидел Ирочку... Ее ничто не брало. Он находил у нее выдуманные ошибки, сегодня разносил за одно, а завтра за противоположное, - она покорно кивала и переделывала, выполняя взаимоисключающие указания... Ирочка была враг, слабый, покорный и тем неуязвимый. Сводить счеты с ней можно было бесконечно. Мокеев изобретал все новые штрафы... - Я сделаю так, что вы почувствуете! Я - вас - лишаю - месячного оклада! Эту фразу он выговорил торжественно, шалея от сознания своей власти. Ирочка подняла на него прозрачные глаза с непролитыми слезами и посмотрела со сложным выражением, словно говоря: умоляю вас, остановитесь, ибо далее может произойти нечто от меня не зависящее... Но Мокеев не обучен был считывать такие сложные послания, набрал воздуху для следующей тирады, и этого оказалось достаточно, чтобы началось непредставимое. Так в ином положении сочному самцу во время половой страсти довольно шевельнуться, чтобы все закончилось к обоюдному разочарованию; Мокееву задним числом пришло в голову именно это сравнение. Стоило ему открыть рот, как пишбарышня Ирочка приподнялась над стулом, выпрямилась в воздухе и замерла в десяти сантиметрах над полом, едва не касаясь потолка головою. На лице ее появилось испуганное и вместе удовлетворенное выражение, как у ребенка, которого, несмотря на просьбы, долго не сажали на горшок, и теперь он мокр, но торжествует. Она висела в воздухе, бессмысленно шевеля губами и чуть разводя руками в стороны. Мокееву пришло в голову, что это ужасная месть. ...Она попыталась сделать в воздухе нечто вроде реверанса, беззвучно пробормотала Au revoir и, медленно подплыв к окну, вышла с третьего этажа. Всего удивительней было ее кратковременное зависание на уровне той самой конторы, в которой она проработала мучительный, полный неотмщенных унижений год, - и последний взгляд, не столь покаянный, сколь недоуменный: Господи, всего-то и нужно было, чтобы прекратить это, - чего же, помилуйте, я ждала? И она снова недоразвела руками, заставив Мокеева апоплексически побагроветь всей шеей. В следующее мгновение она кивнула - то ли укоризненно, то ли примирительно, - и свечой мышиного цвета ушла в балтийские небеса, исчерченные перистыми облаками.

«Остромов, или Ученик чародея»

ОТКУДА БЕРЕТСЯ КУНДАЛИНИ ...Семнадцатого апреля Остромов встал бодро, да и распогодилось. Как все сенситивы, он сильно зависел от погоды. Давешняя хмурость куда только делась. Подоконник был тесно заставлен всякой дрянью, но с тем большим напором хлестал в форточку лимонный луч. Теща еще похрапывала за лиловой занавеской. Иные старики вскакивают чем свет, спать хочет ленивая юность, а старость чувствует, что скоро выспится, ловит всякое мгновеньице, сидит поутру перед чайником, смотрит в окно, раскладывает пасьянс. Но у тещи не было сил, и она спала. Жена, в сущности, была такая же квашня. Как ее хватило на побег, непостижимо... Остромов поприседал на правой ноге, потом на левой, уперев руки в твердые бока, радуясь, что коленки не хрустят. Неслышно попрыгал. Для сорока пяти было прекрасно. Противны влажные, жирные люди, не могущие себя блюсти. О какой душевной чистоте говорить тому, в ком нет физической собранности? Прихватив несессер, скользнул в ванную; мимо, по коридору, с важным сопением прошагал соседский второступенник, свинячий нос, уши торчком. Те самые Корытовы. Остромов по системе Зеленского растерся ледяной водой, начав с шеи (пробуждение первой чакры), перейдя на плечи (пятая малая), наконец подставил под струю ступни (там не было чакр, одно кровообращение). Тщательно выбрил кадык и щеки, радуясь остроте золингеновского Robert Klaas’а, счастливо приобретенного у тифлисского армянина: армянин мастерски брил барашка, оставляя потешные бачки, - Остромов во всяком деле ценил артистизм, в коммерции же особенно. Картину всякий напишет художественно, ты бритву продай так, чтобы шевельнулось эстетическое! Из зеркала смотрел свежий, бледно-розовый джентльмен, чей вид внушал почтенье и доверье в нужной пропорции: никогда не нужно слишком вызывать на откровенности, заболтают так, что не будешь знать, куда деться. - Дитя мое, - строго сказал Остромов, - доверьтесь мне. Сказано, однако, было так, чтобы хотелось не довериться, а прислониться, возможно, отдаться. - Ну, ну, - отечески сказал Остромов. - Без слез. Со слезами мы теряем энергию кундалини. Сейчас бедная девочка разинет рот, а мы небрежно, легкими касаниями покажем путь, которым энергия кундалини поднимается отсюда вот сюда. - Я желал бы особенно подчеркнуть, - сказал Остромов внушительно, - что цели нашей, именно нашей ложи никогда не расходились с целями советской власти. Товарищ Осипов слушал внимательно. И потому, - сказал Остромов, подчеркивая второстепенные слова, как всякий, кто желает запутать собеседника, - именно потому, я полагаю, сегодня советская власть могла бы использовать... разумеется, по своему усмотрению... Осипов насторожился. - Ту информацию, - поспешил добавить Остромов, - которую охотно предоставила бы наша ложа. При условии, разумеется, что до определенного момента... В дверь постучали. - Попрошу вас не отвлекать! - стальным голосом ответил Остромов... 13 вопросов писателю 1. Что вы пьете, когда сочиняете книги? - Очень крепкий чай. 2. Какую первую книгу вы прочли? - «Муми-Тролль и комета». 3. Когда вы поняли, что станете писателем? - В 6 лет. Я тогда сочинил первые стихи - про зайца. И понял, что мне это нравится. 4. С каким писателем вам больше всего хотелось бы пообщаться? - С Шарлем де Костером - приемы, которыми сделан «Тиль Уленшпигель», мне не до конца понятны. Еще с Труманом Капоте - по-человечески он самый милый... 5. Если человек никогда вас не читал, с какой книги ему начинать? - С «Эвакуатора». 6. Какие фрагменты из книги так в нее и не вошли? - Глава, где все сектанты Остромова уезжают к неотолстовцам под Ленинград и живут неделю в деревне. Она была очень смешная, но сильно утяжеляла действие. 7. Ваш идеальный читатель? - У меня есть три идеальных читателя: два друга и жена. Они все непохожи друг на друга, но каждый из них имеет какую-то одну мою черту. Один - толстый, второй - ленивый, а третий, то есть жена, - отходчивый. Вот это три конкретных человека, в расчете на кого я пишу. 8. Ваше любимое слово? - «Непрагматический». Оно для меня символизирует все самое хорошее. Если я вижу хорошую вещь, я о ней говорю «непрагматическая». 9. Автором какой книги вы мечтали бы стать? - «Исповедь» Блаженного Августина. И, пожалуй, «Повесть о Сонечке» Цветаевой. 10. Персонажи позволяли себе неожиданные для вас поступки? - Да. Закончить книгу я хотел иначе, а Остромов все сделал по-своему. 11. Какие книги вы читаете на ночь? - Я на ночь в компьютер играю вместе с сыном. 12. Какие три книги вы взяли бы на необитаемый остров? - Британскую энциклопедию. Это, правда, больше 50 томов. Еще Библию, конечно. И «Тиля Уленшпигеля». 13. Чем вы будете заниматься, если бросите писать? - Начну писать заново и по-другому. Думаю, что это будет что-то быстрое и короткое, у меня длинные книги, а хочется какого-то невероятного лаконизма.