Закон для полиции

17 тысяч Россиян оставили свои отзывы к законопроекту «О полиции», который размещен в интернете. «Комсомольская правда» решила дать возможность доктору экономических наук Михаилу Делягину высказаться более развернуто в эфире радио «КП». Известный эксперт сразу перешел к ошибкам. Орфографическим. Челышев. Михаил Геннадьевич, с чего мы начнем — с переименования милиции в полицию или сразу к сути законопроекта перейдем? Делягин. - Насчет переименования — это дело житейское. Как говорится, «хоть чугунком назови, только в печку не ставь». Хотя сам факт переименования, конечно, весьма показателен. Самое изящное, что я читал на эту тему, — указание на переименование как на попытку лишить нас исторической памяти. В самом деле: после переименования практически вся литература о партизанах Великой Отечественной войны автоматически станет экстремистской. Ведь в этой литературе либо содержатся прямые призывы к убийству полицаев, либо это убийство, как минимум, рассматривается как позитивное и патриотическое действие. Понятно, что, когда милицию переименуют в полицию, выяснится, что в российском бытовом сознании слова «полицейский» нет — есть слово «полицай». И, соответственно, их так и будут звать. В принципе, это дело вкуса: возможно, кому-то не нравится, что его зовут «мент», и ему хочется, чтобы его звали «полицай». Но в результате этого вроде бы невинного желания огромный пласт исторической литературы, в том числе художественной, включая, например, «Молодую гвардию», может быть просто запрещен как экстремистская литература. Переименование — далеко не формальный вопрос. Потому что текст законопроекта таков, что иногда возникает ощущение, что действительно речь идет не о правоохранительных, а о каких-то оккупационных структурах. Если же говорить о главном, не о форме, а по существу — просто глаза разбегаются, не знаешь, с чего начать. Первое, что бросается в глаза —орфографические ошибки. Слово «розыскной» писать через букву «а»? Далее. В законопроекте постоянно употребляется словосочетание «в соответствии с федеральным законом». Такой формулировки в российской юриспруденции нет — есть формулировка «в соответствии с действующим законодательством». Если кто-то не знает, как правильно выразить эту мысль, можно написать «в соответствии с федеральными законами» (хотя это не совсем правильно, так как в нашей стране в понятие «законодательство» включаются и постановления правительства, — неправомерно, на мой взгляд, но такова практика). Формула же «в соответствии с федеральным законом» означает, что имеется в виду один-единственный федеральный закон (я уж не говорю о том, что в официальных документах эти слова принято писать с большой буквы). И по логике этот один-единственный закон — это рассматриваемый нами закон «О полиции». Который сам по себе не регламентирует ни одного конкретного вопроса, на который дается ссылка. Возможно, это свидетельство неспособности использовать русский язык для выражения своих мыслей, — но результатом является принципиальная неурегулированность многих вопросов, создающая почву для еще более безумного, чем наблюдается сегодня, произвола. Следующее, что бросается в глаза в данном законопроекте, — его усложненность. Такое ощущение, что его составители запутались в соотношении органов внутренних дел, милиции и полиции. Сегодня ситуация проста: есть органы внутренних дел, которые в просторечии (да и при определении званий) зовутся милицией. И законопроект о полиции вполне разумно автоматически переименовывает всех сотрудников милиции в сотрудников полиции, предусматривая увольнение тех, кто этого не хочет. Однако тут же законопроект предусматривает наличие существенной прослойки сотрудников органов внутренних дел, которые полицейскими не являются. Как она возникает, за счет кого, кем являются и чем занимаются эти люди — никому, по-видимому, не известно. Может быть, переименование и оправдано, так как лучше выражает суть нынешней милиции. Но тогда ведь и другие органы государственной власти надо переименовывать? Ну а если вместо того, чтобы приводить содержание органов власти в соответствие их прямым служебным обязанностям, мы займемся переименованием этих органов власти в соответствии с их нынешним состоянием, — боюсь, никаких матерных слов на новые названия не хватит. Челышев. Что ж, с формой ясно. А какие эмоции вызвало содержание документа? Делягин. А оно очень простое: мы сталкиваемся с беспрецедентным расширением прав органов внутренних дел. Это расширение превращает в фикцию идею общественного контроля, он становится чем-то вроде фигового листка, прикрывающего это расширение. При этом не решается ни одна из реальных сегодняшних проблем милиции. Самый яркий пример такого рода — недавнее сообщение о том, как милиционеры остановили на дороге телегу с шестью людьми для проверки документов. При этом на них было совершено нападение, в ходе которого два милиционера были убиты, а один тяжело ранен. Вот, мол, какие бандиты ездят в телегах по российским дорогам. А потом выясняется, что в этой телеге были женщины и дети — и один-единственный мужчина. И милиционеры, которые эту телегу задели своим автомобилем — насколько можно понять, по причине алкогольного опьянения, потому что по какой иной причине можно не объехать телегу? — просто начали их, по свидетельству уцелевших женщин, методично убивать. Беременную женщину избили до того, что она ребенка потеряла. И после этого они, что называется, получили сдачи в порядке законной самообороны — потому что если бы мужчина не заступился за женщин и детей, то эти доблестные служители закона и порядка, по всей вероятности, просто зверски убили бы всех. И мужчина, который, насколько можно понять, спас пять женщин и детей от распоясавшихся бандитов в форме, вместо получения ордена Мужества сейчас сидит. Почему? В качестве ответа позволю себе процитировать, наверное, главную статью этого закона. Статья 32, пункт второй: «Законные требования сотрудника полиции обязательны для выполнения гражданами и должностными лицами. Требования сотрудника полиции, обращенные к гражданам и должностным лицам, и предпринимаемые ими действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное». В переводе на русский язык: пока суд не решил, что конкретные действия данного полицейского являются незаконными, вы обязаны ему подчиниться. Он требует от вас отдать имущество — вы обязаны отдать ему имущество. Он требует отдать ему на растерзание женщин и детей — вы обязаны отдать ему их. Он требует от вас лишиться жизни — вы обязаны совершить самоубийство. А потом обращайтесь в суд. Вот пример действия, которое совершено недавно, 14 августа, в центре Москвы, на улице Земляной Вал, и которое в соответствии с законопроектом «О полиции» на сегодняшний день должно считаться законным. Итак, 14 августа милиционер Павел Корнев на улице Земляной Вал подошел к незнакомому ему мужчине и нанес ему удар лбом в нос, приведший к перелому. После этого милиционер потребовал от мужчины отдать ему свою сумку. Потерпевший положил свою сумку на землю, милиционер достал из нее мобильный телефон с инструкцией и скрылся с ним. То есть мы имеем бандитское нападение со стороны милиционера на мирного гражданина Российской Федерации и грабеж. Однако по ст. 32 законопроекта эти действия абсолютно законны, потому что суд еще не состоялся и не установил их незаконность. И если рассматривать ситуацию с точки зрения не милиции, а полиции, если предположить, что полицейские выполняют репрессивные, карательные и оккупационные функции, — тогда все правильно и строго логично. Звонок от слушателя Дмитрия. Михаил, зачем все же так утрировать? Вы что, не слышали, что сказал президент? Он сказал, что, когда образовывалась милиция Советского Союза, это была так называемая рабоче-крестьянская милиция. Сейчас в милиции должны работать профессионалы. Михаил, вы что, не помните, как у нас прекрасно работала полиция во времена Российской империи? Недавно по ТВ было интервью с Владимиром Васильевым. И он все настолько подробно и популярно разжевал. Да, с этими элементами, которых вы назвали, будут бороться. От таких ментов будут потихоньку избавляться. Делягин. Вы правы, российскую полицию я не помню, потому что родился уже после 1917 года. Подозреваю, что и вы тоже ее не помните. Но российская полиция не имела даже тени подобных прав, что очень хорошо видно из мемуаров различного рода революционеров, которые с этой полицией делали почти все, что хотели. Насчет рабоче-крестьянской милиции. «Рабоче-крестьянскую» я не застал, а просто милицию помню хорошо. У нее было безумное количество недостатков, но, знаете, понятия «пьяный милиционер» в природе не существовало, во всяком случае в крупных городах. Преступники и сумасшедшие бывали, но то были разовые случаи, и от них избавлялись беспощадно. Щелоковская милиция, при всем моем негативном отношении к позднему Щелокову, была действительно работающей высокопрофессиональной структурой. О нынешней, сегодняшней милиции такого сказать нельзя: по сравнению с советской милицией она деградировала чудовищно и выглядит на ее фоне, с моей точки зрения, как питекантроп на фоне профессора МГУ. Звонок от слушателя Артема. У меня такое впечатление, и оно основано на актах, что каждый раз, уничтожая закон до основания и изобретая велосипед, мы каждый раз наступаем на те же грабли и бьем себя по лбу. Я бывал в Белоруссии. Там отношение к людям, носящим форму, уважительное и трепетное. Но никогда я не видел, чтобы эти молодые, физически крепкие люди злоупотребили своими правами. Непрофессионалов долой из органов государственной власти на всех уровнях! Не можешь заниматься — уйди! А у нас только выносят ногами вперед или в тюрьму за воровство. Делягин. Про Белоруссию: я очень люблю эту страну. Безусловно, у господина Лукашенко много недостатков, как и у большинства руководителей стран, но, что называется, нам бы такие недостатки. Как-то на мероприятии в одном из белорусских областных центров мой попутчик, российский адвокат вдруг дергает меня за рукав и шепчет: «Ты посмотри!», показывая пальцем на милиционера. Смотрю — милиционер как милиционер. А адвокат весь трясется: «Ты посмотри, у него брюки глаженые, у него ботинки чищеные, он бритый, у него пузо не вываливается до колен, у него человеческое выражение лица. К нему можно подойти и задать вопрос». Это говорит адвокат, работа которого заключается в том числе и в общении с сотрудниками российского МВД. Но — вернемся к законопроекту. Другой пункт — он большой, я просто изложу его смысл: полиция имеет право без санкции суда взламывать любое помещение, принадлежащее гражданам. В том числе против воли находящихся там граждан, если имеет «достаточное основание», — но что такое «достаточное основание», никто не раскрывает. Может, это анонимный донос, может, личное ощущение милиционера, может вообще что угодно. При этом находящиеся в помещении граждане могут быть доставлены в отделение полиции. Ну, простая вещь — полицейские от вас требуют открыть дверь, вы спрашиваете — на каком основании, — а это уже может быть истолковано как сопротивление законным требованиям полицейского. Напомню, что по данному законопроекту законным является, по сути дела, любое требование или действие полицейского. Очень забавно, кстати, что о взломе помещения против воли находящихся там граждан полиция в течение 24 часов обязана уведомить прокурора. А если во взломанном помещении или хозяйственной постройке никого не было, то, по букве закона, такое уведомление не нужно. Челышев. У сотрудников милиции и сейчас есть возможность вскрывать двери, если органы подозревают с достаточной долей вероятности, что за дверьми кого-то убивают, насилуют или засел бандит. Но даже несмотря на это милиционеры очень и очень не любят этим своим правом пользоваться. Потому что, по словам самих милиционеров, любое применение такой нормы закона не в пользу гражданина, а в пользу милиции сейчас со всех сторон рассматривают на всевозможных комиссиях — их заставляют писать огромное количество бумаг… Поэтому стражи порядка иной раз не спешат вскрывать двери, потому что не хотят рисковать. На мой взгляд, все упирается в кадры. Я вижу, что есть адекватные люди, которые, несмотря на такую ауру вокруг милиции, несмотря на такое запутанное законодательство, умудряются честно работать. На мой взгляд, весь негатив исходит из ошибок в кадровых решениях. После того как в органы берут людей, которые не нашли себя ни в чем другом. Вот с этим надо что-то делать, нужно поменять какие-то кадровые приоритеты и тогда, милиция или полиция будет нормальной. Но конкуренция там возможна только при нормальных условиях работы. Делягин. Может быть, кто-то из наших слушателей помнит, что после того, как майор Евсюков в супермаркете расстрелял людей, мы специально сделали здесь эфир под таким условным названием «Милиционер тоже человек». В котором описали условия, в которых они работают, прессинг, которому они подвергаются, и так далее. Да, есть нормальные милиционеры, я тоже таких знаю, — но давайте отличать такие понятия, как «отдельные кое-где еще встречающиеся частные ошибки в кадровых решениях» и «кадровая политика». Потому что, когда того же Евсюкова прикрывали буквально до последнего — это, с моей точки зрения, не ошибка, а политика. С другой стороны, сегодня закон дает право милиционерам входить в помещения, но право ломать двери без санкций в нем прямо не прописано. А законопроект «О полиции» гласит — позволю себе процитировать: «Полиция имеет право входить беспрепятственно, либо проникать в любое время суток… с повреждением, если в этом есть необходимость, запирающих устройств, элементов и конструкций, препятствующих входу. Проникать в находящиеся там контейнеры, емкости и иные объекты, в транспортные средства и осматривать их». То есть, прямо написано — имеется право ломать дверь. Далее. Как отмечают обращающиеся ко мне граждане, полиция, в отличие от милиции, получит право не только «входить», но и «проникать», причем «в любое время суток». Милиция могла входить только при наличии достаточных «данных», а полиция при наличии достаточных «оснований» полагать, что в помещении происходит что-то не то. Милиция могла входить только при преследовании лиц, подозреваемых в совершении преступлений, а полиция еще и при преследовании «скрывающихся от органов дознания, предварительного следствия или суда, уклоняющихся от исполнения уголовного наказания». Кроме того, милиция могла входить только для обеспечения «личной безопасности граждан и общественной безопасности» при стихийных бедствиях, катастрофах, авариях, эпидемиях, эпизоотиях и массовых беспорядках, а полиция имеет право — при живом ФСБ, между прочим! — делать это еще и для обеспечения «безопасности государства», и не только при указанных в законе условиях, но и при «иных» чрезвычайных обстоятельствах. Так можно по пунктам анализировать почти каждую статью этого законопроекта. Граждане России в своих комментариях справедливо указывают, что почти везде полномочия полиции увеличены, основания для ее действий сознательно размыты, а права граждан уменьшены. Челышев. Хорошо, убедили. Звонок от слушателя Ростислава. Господин Делягин, вы в армии служили? Делягин. Служил. Ростислав. Помните, по уставу внутренней службы есть два термина. Приказ и требование. И оба эти термина регламентируются. То есть, они ограничиваются жесткими рамками. И вот вы говорите — подходит милиционер, требует все отдать, повеситься пойти… На уровне анархизма и детского лепета рассуждаете… Несерьезно же! Делягин. Честно говорю, служил 22 года назад и Устав внутренней службы наизусть не помню, — собственно, и тогда не знал, армия — по крайней мере, та часть, в которой я служил — больше по понятиям жила уже в то время. Но для гражданских людей, Ростислав, Устава не существует. Для них существуют законы. В том числе будущий Закон «О полиции». И в нем говорится: «законные требования сотрудников полиции обязательны для выполнения гражданами и должностными лицами». Обязательны. Требования. По закону. Далее: «Требования сотрудников полиции, обращенные к гражданам, и предпринимаемые ими действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное». Никакой двусмысленности, никакого отделения требования от приказа, никакого Устава внутренней службы здесь нет: любое требование полицейского по факту его предъявления считается законным, грубо говоря, до решения суда. Есть еще одна очень интересная статья в этом законопроекте, которая этот закон выводит на уровень кодекса. Она предусматривает, что никакие другие обязанности и требования, кроме изложенных в этом законе, к сотрудникам полиции предъявлены быть не могут. Обычный закон действует наравне с другими законами. То есть существует Закон «О милиции», а в законе, условно говоря, о содержании домашних животных, тоже могут содержаться какие-то требования к милиционеру или права граждан, которые у них существуют по отношению к милиционеру. А вот законопроект «О полиции» полностью ограничивает все отношения граждан с милицией и милиции с гражданами только собой. Все остальное не имеет никакого значения. Позволю себе процитировать еще один кусочек законопроекта «О полиции». Статья 19, пункт 2: «Сотрудник полиции имеет право не предупреждать о намерении применить огнестрельное оружие… когда такое предупреждение является неуместным или невозможным». Ситуация невозможности предупреждения понятна: когда там по мне ведут огонь, когда мой рот заклеен скотчем, когда я только что получил тяжкое телесное повреждение и говорить не могу и так далее. Мы все понимаем: есть ситуации, в которых предупреждение невозможно. Но, простите, как вообще может выглядеть ситуация, в которой предупреждение о применении огнестрельного оружия, в том числе и на поражение, является неуместным? Как такое вообще может быть? У нас полиция что, из засады получит право по людям стрелять? Челышев. Вы горячитесь. Когда опергруппа идет на захват, она не предупреждает преступников о том, что вооружена. Достать оружие и наставить его на правонарушителя — это тоже значит применить. Делягин. Нет. Вот эту сферу законопроект очень жестко регламентирует. При каких обстоятельствах огнестрельное оружие может быть приведено в боевое положение, при каких обстоятельствах оно может быть применено. И на самом деле это правильная регламентация. Но там написано, что даже если человек что-то вынимает из одежды, против него может применяться огнестрельное оружие. И если при этом предупреждение о таком применении еще и покажется полицейскому «неуместным»… Челышев. Тогда, по сути, это узаконивание уже существующей ситуации. Давайте вспомним инцидент, который произошел в Туве, когда гаишник открыл огонь по водителю и его попутчице, убив одного и ранив вторую. Милиционеру показалось, что у парня пистолет. Звонок от слушателя Карена. А я бы хотел надеяться, что вот переименуют как милицию в полицию, а потом и зачистки проведут, и в обновленных органах будут служить добросовестные граждане. Если получится, то Медведев войдет в историю. Делягин: — Карен, я тоже верю в лучшее. Но как-то за последние 20 лет люди, которые верят начальству и надеются на лучшее, уже привыкли оказываться в дураках и чувствовать себя соответственно. В общем, читаем дальше. Статья 5, пункт 2: «Деятельность полиции, ограничивающая права и свободы граждан, немедленно прекращаются, если выяснилось, что она не может или не должна достигаться таким образом». Юридически это нонсенс. Как это может происходить на практике, совершенно непонятно. Челышев. Наверное, имеют в виду выбивание показаний. Там же запрет на пытки прописан. Делягин. Это пункт 3 статьи 5. Сотрудник полиции не имеет права прибегать к пыткам. Приятно, конечно, это читать, но вообще-то в Российской Федерации есть Уголовный кодекс, который должен распространяться и на сотрудников полиции тоже и который пытки запрещает категорически. Да, очень интересно — сотрудник полиции не должен поощрять или осуществлять любое действие такого рода «в целях получения от физического лица сведений либо признания, наказания его или иного лица за совершенное действие или за действия, в совершении которых он подозревается». То есть, грубо говоря, сотруднику полиции предоставляется возможность не прибегать к пыткам и он не может поощрять пытки, если они совершаются кем-то другим для достижения каких-то определенных целей. А если пытки совершаются кем-то другим просто так, а не для достижения указанных целей, то юридически полицейский имеет право поощрять эти пытки. И вообще, обратите внимание на то, что написано: действия, запрещаемые Уголовным кодексом, запрещаются в том числе и для полицейских. Простите, они уже запрещены Уголовным кодексом, — зачем их лишний раз запрещать? Я понимаю, что практика применения пыток распространена в милиции если и не повсеместно, то широко, — но этот пункт не просто оставляет полицейским замечательную юридическую лазейку для организации пыток. Этот пункт еще и показывает, что на полицейских распространяется только Закон «О полиции», а не Уголовный кодекс. Челышев. Какие полномочия по новому закону полиция получит в отношении бизнеса? Делягин. Огромные. К гражданам она может войти, оставив дверь на веревочке или на бумажке с печатью. А в отношении бизнеса полиция, насколько можно судить по законопроекту, получает право изымать практически любые документы. Но главное, что полиция получает, — это право проведения финансовых проверок. Думаю, вы представляете себе уровень финансовой грамотности большинства сотрудников органов внутренних дел, когда они даже в законопроекте о позиции делают грамматические ошибки. Если они начнут осуществлять финансовые проверки деятельности любой фирмы, то никакого глобального экономического кризиса для окончательного уничтожения российской экономики будет уже не нужно. Звонок от слушателя Ивана. У меня по поводу пыток. Неужели трудно ввести одну простую вещь — любые показания человека во внимание не брать, слушать только то, что подозреваемый говорит в суде. И тогда не будет смысла людей пытать. Делягин. Был в нашей стране такой либерал — Лаврентий Павлович Берия. В свое время он запретил применение пыток в системе органов внутренних дел в связи с их неэффективностью. Я думаю, что, если нашим нынешним руководителям глубоко начхать на права человека и прочие замечательные вещи, может быть, хотя бы практический опыт Лаврентия Павловича кого-то в чем-то убедит? Челышев. Давайте скажем еще и о том, что этот закон в принципе может превратиться в какой-то бутафорский документ, потому что сейчас деятельность всех милицейских подразделений регламентируется не существующим Законом «О милиции», а ведомственными приказами и распоряжениями. И самое главное — хотелось бы понять, как из милиционеров будут делать профессиональных полицейских и сколько они будут получать. Если все останется как есть: копеечная зарплата, отсутствие льгот и допотопная техника, — можем хоть исписаться законами — все равно ничего не изменим. Делягин. Первый шаг прост: официальная зарплата среднего милиционера должна быть приравнена к его реальному доходу. Чистку надо проводить лишь после этого.

Челышев. Михаил Геннадьевич, с чего мы начнем — с переименования милиции в полицию или сразу к сути законопроекта перейдем?

Делягин.

- Насчет переименования — это дело житейское. Как говорится, «хоть чугунком назови, только в печку не ставь».

Хотя сам факт переименования, конечно, весьма показателен.

Самое изящное, что я читал на эту тему, — указание на переименование как на попытку лишить нас исторической памяти. В самом деле: после переименования практически вся литература о партизанах Великой Отечественной войны автоматически станет экстремистской. Ведь в этой литературе либо содержатся прямые призывы к убийству полицаев, либо это убийство, как минимум, рассматривается как позитивное и патриотическое действие.

Понятно, что, когда милицию переименуют в полицию, выяснится, что в российском бытовом сознании слова «полицейский» нет — есть слово «полицай». И, соответственно, их так и будут звать. В принципе, это дело вкуса: возможно, кому-то не нравится, что его зовут «мент», и ему хочется, чтобы его звали «полицай». Но в результате этого вроде бы невинного желания огромный пласт исторической литературы, в том числе художественной, включая, например, «Молодую гвардию», может быть просто запрещен как экстремистская литература.

Переименование — далеко не формальный вопрос. Потому что текст законопроекта таков, что иногда возникает ощущение, что действительно речь идет не о правоохранительных, а о каких-то оккупационных структурах.

Если же говорить о главном, не о форме, а по существу — просто глаза разбегаются, не знаешь, с чего начать.

Первое, что бросается в глаза —орфографические ошибки. Слово «розыскной» писать через букву «а»? Далее. В законопроекте постоянно употребляется словосочетание «в соответствии с федеральным законом». Такой формулировки в российской юриспруденции нет — есть формулировка «в соответствии с действующим законодательством». Если кто-то не знает, как правильно выразить эту мысль, можно написать «в соответствии с федеральными законами» (хотя это не совсем правильно, так как в нашей стране в понятие «законодательство» включаются и постановления правительства, — неправомерно, на мой взгляд, но такова практика). Формула же «в соответствии с федеральным законом» означает, что имеется в виду один-единственный федеральный закон (я уж не говорю о том, что в официальных документах эти слова принято писать с большой буквы). И по логике этот один-единственный закон — это рассматриваемый нами закон «О полиции». Который сам по себе не регламентирует ни одного конкретного вопроса, на который дается ссылка. Возможно, это свидетельство неспособности использовать русский язык для выражения своих мыслей, — но результатом является принципиальная неурегулированность многих вопросов, создающая почву для еще более безумного, чем наблюдается сегодня, произвола.

Следующее, что бросается в глаза в данном законопроекте, — его усложненность. Такое ощущение, что его составители запутались в соотношении органов внутренних дел, милиции и полиции.

Сегодня ситуация проста: есть органы внутренних дел, которые в просторечии (да и при определении званий) зовутся милицией. И законопроект о полиции вполне разумно автоматически переименовывает всех сотрудников милиции в сотрудников полиции, предусматривая увольнение тех, кто этого не хочет. Однако тут же законопроект предусматривает наличие существенной прослойки сотрудников органов внутренних дел, которые полицейскими не являются. Как она возникает, за счет кого, кем являются и чем занимаются эти люди — никому, по-видимому, не известно.

Может быть, переименование и оправдано, так как лучше выражает суть нынешней милиции. Но тогда ведь и другие органы государственной власти надо переименовывать? Ну а если вместо того, чтобы приводить содержание органов власти в соответствие их прямым служебным обязанностям, мы займемся переименованием этих органов власти в соответствии с их нынешним состоянием, — боюсь, никаких матерных слов на новые названия не хватит.

Челышев. Что ж, с формой ясно. А какие эмоции вызвало содержание документа?

Делягин. А оно очень простое: мы сталкиваемся с беспрецедентным расширением прав органов внутренних дел. Это расширение превращает в фикцию идею общественного контроля, он становится чем-то вроде фигового листка, прикрывающего это расширение.

При этом не решается ни одна из реальных сегодняшних проблем милиции.

Самый яркий пример такого рода — недавнее сообщение о том, как милиционеры остановили на дороге телегу с шестью людьми для проверки документов. При этом на них было совершено нападение, в ходе которого два милиционера были убиты, а один тяжело ранен. Вот, мол, какие бандиты ездят в телегах по российским дорогам.

А потом выясняется, что в этой телеге были женщины и дети — и один-единственный мужчина. И милиционеры, которые эту телегу задели своим автомобилем — насколько можно понять, по причине алкогольного опьянения, потому что по какой иной причине можно не объехать телегу? — просто начали их, по свидетельству уцелевших женщин, методично убивать. Беременную женщину избили до того, что она ребенка потеряла. И после этого они, что называется, получили сдачи в порядке законной самообороны — потому что если бы мужчина не заступился за женщин и детей, то эти доблестные служители закона и порядка, по всей вероятности, просто зверски убили бы всех.

И мужчина, который, насколько можно понять, спас пять женщин и детей от распоясавшихся бандитов в форме, вместо получения ордена Мужества сейчас сидит.

Почему?

В качестве ответа позволю себе процитировать, наверное, главную статью этого закона. Статья 32, пункт второй: «Законные требования сотрудника полиции обязательны для выполнения гражданами и должностными лицами. Требования сотрудника полиции, обращенные к гражданам и должностным лицам, и предпринимаемые ими действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное».

В переводе на русский язык: пока суд не решил, что конкретные действия данного полицейского являются незаконными, вы обязаны ему подчиниться. Он требует от вас отдать имущество — вы обязаны отдать ему имущество. Он требует отдать ему на растерзание женщин и детей — вы обязаны отдать ему их. Он требует от вас лишиться жизни — вы обязаны совершить самоубийство. А потом обращайтесь в суд.

Вот пример действия, которое совершено недавно, 14 августа, в центре Москвы, на улице Земляной Вал, и которое в соответствии с законопроектом «О полиции» на сегодняшний день должно считаться законным. Итак, 14 августа милиционер Павел Корнев на улице Земляной Вал подошел к незнакомому ему мужчине и нанес ему удар лбом в нос, приведший к перелому. После этого милиционер потребовал от мужчины отдать ему свою сумку. Потерпевший положил свою сумку на землю, милиционер достал из нее мобильный телефон с инструкцией и скрылся с ним. То есть мы имеем бандитское нападение со стороны милиционера на мирного гражданина Российской Федерации и грабеж. Однако по ст. 32 законопроекта эти действия абсолютно законны, потому что суд еще не состоялся и не установил их незаконность.

И если рассматривать ситуацию с точки зрения не милиции, а полиции, если предположить, что полицейские выполняют репрессивные, карательные и оккупационные функции, — тогда все правильно и строго логично.

Звонок от слушателя Дмитрия. Михаил, зачем все же так утрировать? Вы что, не слышали, что сказал президент? Он сказал, что, когда образовывалась милиция Советского Союза, это была так называемая рабоче-крестьянская милиция. Сейчас в милиции должны работать профессионалы. Михаил, вы что, не помните, как у нас прекрасно работала полиция во времена Российской империи? Недавно по ТВ было интервью с Владимиром Васильевым. И он все настолько подробно и популярно разжевал. Да, с этими элементами, которых вы назвали, будут бороться. От таких ментов будут потихоньку избавляться.

Делягин. Вы правы, российскую полицию я не помню, потому что родился уже после 1917 года. Подозреваю, что и вы тоже ее не помните. Но российская полиция не имела даже тени подобных прав, что очень хорошо видно из мемуаров различного рода революционеров, которые с этой полицией делали почти все, что хотели.

Насчет рабоче-крестьянской милиции. «Рабоче-крестьянскую» я не застал, а просто милицию помню хорошо. У нее было безумное количество недостатков, но, знаете, понятия «пьяный милиционер» в природе не существовало, во всяком случае в крупных городах.

Преступники и сумасшедшие бывали, но то были разовые случаи, и от них избавлялись беспощадно.

Щелоковская милиция, при всем моем негативном отношении к позднему Щелокову, была действительно работающей высокопрофессиональной структурой. О нынешней, сегодняшней милиции такого сказать нельзя: по сравнению с советской милицией она деградировала чудовищно и выглядит на ее фоне, с моей точки зрения, как питекантроп на фоне профессора МГУ.

Звонок от слушателя Артема. У меня такое впечатление, и оно основано на актах, что каждый раз, уничтожая закон до основания и изобретая велосипед, мы каждый раз наступаем на те же грабли и бьем себя по лбу. Я бывал в Белоруссии. Там отношение к людям, носящим форму, уважительное и трепетное. Но никогда я не видел, чтобы эти молодые, физически крепкие люди злоупотребили своими правами. Непрофессионалов долой из органов государственной власти на всех уровнях! Не можешь заниматься — уйди! А у нас только выносят ногами вперед или в тюрьму за воровство.

Делягин. Про Белоруссию: я очень люблю эту страну. Безусловно, у господина Лукашенко много недостатков, как и у большинства руководителей стран, но, что называется, нам бы такие недостатки.

Как-то на мероприятии в одном из белорусских областных центров мой попутчик, российский адвокат вдруг дергает меня за рукав и шепчет: «Ты посмотри!», показывая пальцем на милиционера. Смотрю — милиционер как милиционер. А адвокат весь трясется: «Ты посмотри, у него брюки глаженые, у него ботинки чищеные, он бритый, у него пузо не вываливается до колен, у него человеческое выражение лица. К нему можно подойти и задать вопрос».

Это говорит адвокат, работа которого заключается в том числе и в общении с сотрудниками российского МВД.

Но — вернемся к законопроекту. Другой пункт — он большой, я просто изложу его смысл: полиция имеет право без санкции суда взламывать любое помещение, принадлежащее гражданам. В том числе против воли находящихся там граждан, если имеет «достаточное основание», — но что такое «достаточное основание», никто не раскрывает. Может, это анонимный донос, может, личное ощущение милиционера, может вообще что угодно.

При этом находящиеся в помещении граждане могут быть доставлены в отделение полиции. Ну, простая вещь — полицейские от вас требуют открыть дверь, вы спрашиваете — на каком основании, — а это уже может быть истолковано как сопротивление законным требованиям полицейского. Напомню, что по данному законопроекту законным является, по сути дела, любое требование или действие полицейского.

Очень забавно, кстати, что о взломе помещения против воли находящихся там граждан полиция в течение 24 часов обязана уведомить прокурора. А если во взломанном помещении или хозяйственной постройке никого не было, то, по букве закона, такое уведомление не нужно.

Челышев. У сотрудников милиции и сейчас есть возможность вскрывать двери, если органы подозревают с достаточной долей вероятности, что за дверьми кого-то убивают, насилуют или засел бандит. Но даже несмотря на это милиционеры очень и очень не любят этим своим правом пользоваться. Потому что, по словам самих милиционеров, любое применение такой нормы закона не в пользу гражданина, а в пользу милиции сейчас со всех сторон рассматривают на всевозможных комиссиях — их заставляют писать огромное количество бумаг… Поэтому стражи порядка иной раз не спешат вскрывать двери, потому что не хотят рисковать.

На мой взгляд, все упирается в кадры. Я вижу, что есть адекватные люди, которые, несмотря на такую ауру вокруг милиции, несмотря на такое запутанное законодательство, умудряются честно работать. На мой взгляд, весь негатив исходит из ошибок в кадровых решениях. После того как в органы берут людей, которые не нашли себя ни в чем другом. Вот с этим надо что-то делать, нужно поменять какие-то кадровые приоритеты и тогда, милиция или полиция будет нормальной. Но конкуренция там возможна только при нормальных условиях работы.

Делягин. Может быть, кто-то из наших слушателей помнит, что после того, как майор Евсюков в супермаркете расстрелял людей, мы специально сделали здесь эфир под таким условным названием «Милиционер тоже человек». В котором описали условия, в которых они работают, прессинг, которому они подвергаются, и так далее. Да, есть нормальные милиционеры, я тоже таких знаю, — но давайте отличать такие понятия, как «отдельные кое-где еще встречающиеся частные ошибки в кадровых решениях» и «кадровая политика». Потому что, когда того же Евсюкова прикрывали буквально до последнего — это, с моей точки зрения, не ошибка, а политика.

С другой стороны, сегодня закон дает право милиционерам входить в помещения, но право ломать двери без санкций в нем прямо не прописано.

А законопроект «О полиции» гласит — позволю себе процитировать: «Полиция имеет право входить беспрепятственно, либо проникать в любое время суток… с повреждением, если в этом есть необходимость, запирающих устройств, элементов и конструкций, препятствующих входу. Проникать в находящиеся там контейнеры, емкости и иные объекты, в транспортные средства и осматривать их». То есть, прямо написано — имеется право ломать дверь.

Далее. Как отмечают обращающиеся ко мне граждане, полиция, в отличие от милиции, получит право не только «входить», но и «проникать», причем «в любое время суток». Милиция могла входить только при наличии достаточных «данных», а полиция при наличии достаточных «оснований» полагать, что в помещении происходит что-то не то. Милиция могла входить только при преследовании лиц, подозреваемых в совершении преступлений, а полиция еще и при преследовании «скрывающихся от органов дознания, предварительного следствия или суда, уклоняющихся от исполнения уголовного наказания». Кроме того, милиция могла входить только для обеспечения «личной безопасности граждан и общественной безопасности» при стихийных бедствиях, катастрофах, авариях, эпидемиях, эпизоотиях и массовых беспорядках, а полиция имеет право — при живом ФСБ, между прочим! — делать это еще и для обеспечения «безопасности государства», и не только при указанных в законе условиях, но и при «иных» чрезвычайных обстоятельствах.

Так можно по пунктам анализировать почти каждую статью этого законопроекта. Граждане России в своих комментариях справедливо указывают, что почти везде полномочия полиции увеличены, основания для ее действий сознательно размыты, а права граждан уменьшены.

Челышев. Хорошо, убедили.

Звонок от слушателя Ростислава. Господин Делягин, вы в армии служили?

Делягин. Служил.

Ростислав. Помните, по уставу внутренней службы есть два термина. Приказ и требование. И оба эти термина регламентируются. То есть, они ограничиваются жесткими рамками. И вот вы говорите — подходит милиционер, требует все отдать, повеситься пойти… На уровне анархизма и детского лепета рассуждаете… Несерьезно же!

Делягин. Честно говорю, служил 22 года назад и Устав внутренней службы наизусть не помню, — собственно, и тогда не знал, армия — по крайней мере, та часть, в которой я служил — больше по понятиям жила уже в то время.

Но для гражданских людей, Ростислав, Устава не существует. Для них существуют законы. В том числе будущий Закон «О полиции». И в нем говорится: «законные требования сотрудников полиции обязательны для выполнения гражданами и должностными лицами». Обязательны. Требования. По закону.

Далее: «Требования сотрудников полиции, обращенные к гражданам, и предпринимаемые ими действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное».

Никакой двусмысленности, никакого отделения требования от приказа, никакого Устава внутренней службы здесь нет: любое требование полицейского по факту его предъявления считается законным, грубо говоря, до решения суда.

Есть еще одна очень интересная статья в этом законопроекте, которая этот закон выводит на уровень кодекса. Она предусматривает, что никакие другие обязанности и требования, кроме изложенных в этом законе, к сотрудникам полиции предъявлены быть не могут.

Обычный закон действует наравне с другими законами. То есть существует Закон «О милиции», а в законе, условно говоря, о содержании домашних животных, тоже могут содержаться какие-то требования к милиционеру или права граждан, которые у них существуют по отношению к милиционеру. А вот законопроект «О полиции» полностью ограничивает все отношения граждан с милицией и милиции с гражданами только собой. Все остальное не имеет никакого значения.

Позволю себе процитировать еще один кусочек законопроекта «О полиции». Статья 19, пункт 2: «Сотрудник полиции имеет право не предупреждать о намерении применить огнестрельное оружие… когда такое предупреждение является неуместным или невозможным». Ситуация невозможности предупреждения понятна: когда там по мне ведут огонь, когда мой рот заклеен скотчем, когда я только что получил тяжкое телесное повреждение и говорить не могу и так далее. Мы все понимаем: есть ситуации, в которых предупреждение невозможно.

Но, простите, как вообще может выглядеть ситуация, в которой предупреждение о применении огнестрельного оружия, в том числе и на поражение, является неуместным? Как такое вообще может быть? У нас полиция что, из засады получит право по людям стрелять?

Челышев. Вы горячитесь. Когда опергруппа идет на захват, она не предупреждает преступников о том, что вооружена. Достать оружие и наставить его на правонарушителя — это тоже значит применить.

Делягин. Нет. Вот эту сферу законопроект очень жестко регламентирует. При каких обстоятельствах огнестрельное оружие может быть приведено в боевое положение, при каких обстоятельствах оно может быть применено. И на самом деле это правильная регламентация. Но там написано, что даже если человек что-то вынимает из одежды, против него может применяться огнестрельное оружие. И если при этом предупреждение о таком применении еще и покажется полицейскому «неуместным»…

Челышев. Тогда, по сути, это узаконивание уже существующей ситуации. Давайте вспомним инцидент, который произошел в Туве, когда гаишник открыл огонь по водителю и его попутчице, убив одного и ранив вторую. Милиционеру показалось, что у парня пистолет.

Звонок от слушателя Карена. А я бы хотел надеяться, что вот переименуют как милицию в полицию, а потом и зачистки проведут, и в обновленных органах будут служить добросовестные граждане. Если получится, то Медведев войдет в историю.

Делягин: — Карен, я тоже верю в лучшее. Но как-то за последние 20 лет люди, которые верят начальству и надеются на лучшее, уже привыкли оказываться в дураках и чувствовать себя соответственно. В общем, читаем дальше.

Статья 5, пункт 2: «Деятельность полиции, ограничивающая права и свободы граждан, немедленно прекращаются, если выяснилось, что она не может или не должна достигаться таким образом». Юридически это нонсенс. Как это может происходить на практике, совершенно непонятно.

Челышев. Наверное, имеют в виду выбивание показаний. Там же запрет на пытки прописан.

Делягин. Это пункт 3 статьи 5. Сотрудник полиции не имеет права прибегать к пыткам. Приятно, конечно, это читать, но вообще-то в Российской Федерации есть Уголовный кодекс, который должен распространяться и на сотрудников полиции тоже и который пытки запрещает категорически.

Да, очень интересно — сотрудник полиции не должен поощрять или осуществлять любое действие такого рода «в целях получения от физического лица сведений либо признания, наказания его или иного лица за совершенное действие или за действия, в совершении которых он подозревается». То есть, грубо говоря, сотруднику полиции предоставляется возможность не прибегать к пыткам и он не может поощрять пытки, если они совершаются кем-то другим для достижения каких-то определенных целей. А если пытки совершаются кем-то другим просто так, а не для достижения указанных целей, то юридически полицейский имеет право поощрять эти пытки.

И вообще, обратите внимание на то, что написано: действия, запрещаемые Уголовным кодексом, запрещаются в том числе и для полицейских. Простите, они уже запрещены Уголовным кодексом, — зачем их лишний раз запрещать? Я понимаю, что практика применения пыток распространена в милиции если и не повсеместно, то широко, — но этот пункт не просто оставляет полицейским замечательную юридическую лазейку для организации пыток. Этот пункт еще и показывает, что на полицейских распространяется только Закон «О полиции», а не Уголовный кодекс.

Челышев. Какие полномочия по новому закону полиция получит в отношении бизнеса?

Делягин. Огромные. К гражданам она может войти, оставив дверь на веревочке или на бумажке с печатью. А в отношении бизнеса полиция, насколько можно судить по законопроекту, получает право изымать практически любые документы. Но главное, что полиция получает, — это право проведения финансовых проверок. Думаю, вы представляете себе уровень финансовой грамотности большинства сотрудников органов внутренних дел, когда они даже в законопроекте о позиции делают грамматические ошибки. Если они начнут осуществлять финансовые проверки деятельности любой фирмы, то никакого глобального экономического кризиса для окончательного уничтожения российской экономики будет уже не нужно.

Звонок от слушателя Ивана. У меня по поводу пыток. Неужели трудно ввести одну простую вещь — любые показания человека во внимание не брать, слушать только то, что подозреваемый говорит в суде. И тогда не будет смысла людей пытать.

Делягин. Был в нашей стране такой либерал — Лаврентий Павлович Берия. В свое время он запретил применение пыток в системе органов внутренних дел в связи с их неэффективностью. Я думаю, что, если нашим нынешним руководителям глубоко начхать на права человека и прочие замечательные вещи, может быть, хотя бы практический опыт Лаврентия Павловича кого-то в чем-то убедит?

Челышев. Давайте скажем еще и о том, что этот закон в принципе может превратиться в какой-то бутафорский документ, потому что сейчас деятельность всех милицейских подразделений регламентируется не существующим Законом «О милиции», а ведомственными приказами и распоряжениями. И самое главное — хотелось бы понять, как из милиционеров будут делать профессиональных полицейских и сколько они будут получать. Если все останется как есть: копеечная зарплата, отсутствие льгот и допотопная техника, — можем хоть исписаться законами — все равно ничего не изменим.

Делягин. Первый шаг прост: официальная зарплата среднего милиционера должна быть приравнена к его реальному доходу. Чистку надо проводить лишь после этого.